Под тем же неотступным конвоем Алексей Николаевич спустился во двор и сел в авто. На душе было погано…
Вечером Лыков с Азвестопуло уединились в гостиной и вполголоса, чтобы не слышала Ольга Дмитриевна, вели серьезный разговор. Сергей узнал от шефа, как тот пообщался с «иваном ивановичем», и спросил:
– И что вы надумали?
– Пока – ничего. Это только на словах легко договориться о перемирии. Дознание открыто, как я его сейчас сверну?
– Мы теперь Шишку как кость в горле. Перекрыли лазы для ночных отгрузок. Я, кстати, не пойму… – коллежский асессор побарабанил пальцами по столу.
– Чего именно?
– Зачем он ворует с собственных фабрик? Сам себе в карман залез. Неужели нельзя получать законную прибыль? Вырапаев создал сложную схему хищений. А сложные схемы ненадежны, они быстро дают сбой.
Лыков ответил на это:
– Ничего особо нового Ларька Шишок не придумал. На фабриках, где много пайщиков, всегда проворачивали схожие махинации. Есть главный хозяин или самый жадный. Он договаривается с исполнительной дирекцией. Воровать можно только с ее согласия! Но это очень выгодно узкому кругу, когда обжуливают рядовых владельцев. Акцизные платежи, дебет-кредит остаются для публики, как надводная часть айсберга. А подводная больше, и ее делят не на всех. Потому и ловим мы на выезде из проходной целые караваны неучтенного товара. Мануфактура купила сырье, материалы, запасные части, топливо. Заплатила рабочим. Произвела товар. А он нигде не записан. Его себестоимость спрятана в другом, официальном продукте. Этот получается бесплатный, понимаешь? От его сбыта одна только прибыль. И его продают частью здесь, через таких, как Адамова Голова, а частью в Персию. Золотая жила – для двух-трех человек.
– И как он сейчас будет воровать? – посочувствовал «ивану ивановичу» сыщик. – Дело уже у судебного следователя, его и впрямь не закроешь. Люди арестованы, они дадут показания.
– На Рудайтиса? Не смеши. Это будет равносильно самоубийству. Сядут мелкие сошки, а главарь наберет новых. Придумает другую махинацию. Никто про атамана слова не скажет. Он неприкасаемый.
– А пускай, – разрешил Азвестопуло. – Нам с ним детей не крестить, но сотрудничать, пожалуй, придется. Иногда надо что-то донести из нашего мира в ихний. Тут хоть знаем, с кем говорить. Видите, убийств в Петербурге стало меньше. Уже кое-что…
– Общаться придется, – кивнул шеф. – Знаешь, Рудайтис мне в беседе даже понравился. Умный! С умным легче сговориться. И хотя я по долгу службы должен посадить его в тюрьму, пока это невозможно.
– Конечно, невозможно, – подхватил Сергей. – Мы с вами знаем его настоящее имя. А толку? Фотокарточка и результаты обмеров по системе Бертильона уничтожены. Имеется лишь общее описание примет чуть не двадцатилетней давности, под которое можно подвести кого угодно. Нынче своими руками Илларион Саввич никого не режет и не грабит, он почтенный мануфактурист. За что его в тюрьму? Приплыли…
Лыков сходил на кухню за чаем и заодно принес коньяк с марципанами. Сыщики выпили, и Азвестопуло сменил тему:
– Как быстро вы, Алексей Николаич, перековались в либералы. Оттого лишь, что царь-батюшка изволил посадить вас в узилище. А как же присяга?
Он вроде бы шутил, но смотрел серьезно. Лыков ответил ему тоже серьезно:
– Александр Иванович Гучков прав: власть деградирует. Все более и более постыдно ей служить. Силу в столице забрала шайка очень злых людей. Они опаснее Мезгиря с Сорокоумом вместе взятых. Все знают их фамилии: Манус, Рубинштейн, Манасевич-Мануйлов, князь Андроников. Это те, кого Шалый в своей знаменитой речи назвал «антрепренеры старца». Негодяи вертятся вокруг развратного и хитрого мужика, который непостижимым образом подчинил себе августейшую чету. Колдовство там, что ли? Назначения министров, казенные подряды, освобождение от воинской повинности – все теперь можно купить. Я ведь помню времена Александра Второго. Там тоже имели место аферы, через Долгорукую решали свои дела мошенники… Но такого, как сейчас, не было. И куда деваться? Поневоле захочешь республику.
– А мне все равно, кому служить, – равнодушно заявил Сергей. – Самодержцу, конституционному монарху, республиканскому министру – какая разница? Лишь бы платили жалованье. Преступники будут всегда. И такие умельцы, как я, нужны будут всегда. Вот мой символ веры.
Он махнул рюмку, заел марципаном и спросил:
– А хурмы не осталось?
– Только мороженая. Я велю к завтрему разморозить.
Коллежский асессор слегка захмелел и решился:
– Тогда главный вопрос, Алексей Николаич.
– Валяй.
– Что нас ждет?
Лыков ткнул пальцем в потолок:
– А ты разве не чувствуешь? Тучи сгущаются. И уже недолго осталось.
– Война? – догадался Азвестопуло.
– Война, но не только. Грядут… как бы сказать, чтобы без лишнего пафоса? Ты сам должен сообразить. Иначе говоря, дело дрянь. Россия в нынешнем своем виде долго не протянет. Революция будет, и похлеще той, что случилась в девятьсот пятом.
Грек закручинился и под это дело хлопнул еще рюмку:
– Ну пускай… Обновление, все такое. Нашего августейшего коленом под копчик? Так ему и надо. Но «иван иваныч»-то с какой целью?
– Фартовые атаманы почуяли, что готовится большая заварушка. Она случится не завтра, но уже скоро. И они объединяют силы.
– Да для чего?
Лыков отодвинул бутылку от помощника и обстоятельно ответил:
– Рудайтис – их представитель на будущих переговорах. С Гучковым и теми, кто готовит смену власти. Буржуазия лезет наверх, ты же сам видишь. Дворянство обнищало и выродилось. Но не хочет отдавать кормило. Там решили вырвать его силой…
– Там – это в Думе?
– В обществе. Все устали от царя и его зловонного окружения. Гучков говорит: лес рубят – щепки летят. Ждать этого страшно, но поделать ничего нельзя, Сергей. Щепок нарубят много. Все это будут чьи-то жизни. Может быть, наши с тобой или наших близких. Русский бунт, бессмысленный и беспощадный… Гучков и его сообщники надеются относительно быстро вернуть народный гнев в рамки. Но в момент смены режима им не нужна полиция. А с армией они уже вошли в стачку. И для переговоров с той стороной, которая будет грабить под шумок, им нужен полномочный представитель.
Азвестопуло аж выгнулся на стуле:
– Что, фартовые прямо так вот это почувствовали? Сто «иванов»! Загодя? И подготовили себе вожака для будущих переговоров?
– Загодя всю картину в стране представляют лишь несколько человек. Гучков – один из них, он четко знает, чего хочет, и идет в нужном ему направлении. Гучков плетет паутину, в которой однажды запутается самодержавие. Военные ему в этом помогают. А фартовые: атаманы, мазы, «иван иванович» – чуют лишь, что можно будет поживиться. Когда пробьет их час. Интуиция, что ли? И две силы медленно, вроде бы случайно, уже начали сближение. В какой точке они сойдутся? Какой год будет на календаре: девятнадцатый, двадцатый? Никто не знает. Но фитиль, считай, уже зажгли. Власть и легковерных идиотов усыпили последние три спокойных года. Они решили, что с разрушительными силами покончено. Джунковский, например, заявляет это вслух. Близорукие люди… Посмотри, как выросло забастовочное движение: в разы! Армию сотрясают бунты, крестьяне точат топоры, левые партии за границей сплотились. И тут война… Октябрист Шалый цитировал мне генерала Крымова: испытание войной мы, может быть, и выдержим, а вот демобилизацию уже нет. Мужики с винтовками в руках, несколько сотен тысяч. Может, даже миллионы. Да они спят и видят, как отобрать у помещиков землю. Кто им помешает? Гвардейские полки?
