Но мы в очередной раз столкнулись с проблемой, играя именно короткую партию. Мы действовали, не согласуя цели и средства и ставя перед собой невыполнимые задачи. С одной стороны, мы заявляли, что «Асад должен уйти» и проводили «красные линии», а с другой стороны, использовали тактические инструменты слишком вяло и непоследовательно. Не исключено, что меры, принятые нами в Сирии к концу 2014 г., включая запуск амбициозной программы военной подготовки и вооружения оппозиции, с учетом более решительных шагов в начале конфликта усилили бы наше влияние на Асада, а также на русских и иранцев. Последние не стали бы добиваться ухода Асада своими силами, но, возможно, обеспечили бы более благоприятные условия для переговорного процесса. Во многих отношениях мы получили еще один урок, в очередной раз убедившись в рискованности инкрементализма.
В семейном своде правил Асадов политика примирения считалась непростительной слабостью, подозрительность – руководством к действию, а жестокость – догматом веры. Тем не менее до 2011 г. администрация Обамы пыталась прощупать Асада и понять, можно ли было надеяться хотя бы на незначительное улучшение отношений. Наш специальный представитель на Ближнем Востоке Джордж Митчелл многократно обсуждал с Дамаском возможность возобновления участия Сирии в мирном процессе, а я дважды встречался с Асадом, чтобы оценить серьезность его намерений пресечь поддержку экстремистов в Ираке и развивать более тесное сотрудничество в области борьбы с терроризмом. После долгого разговора с сирийским лидером с глазу на глаз, состоявшегося в феврале 2010 г., я сообщил госсекретарю Клинтон, что в отношении сирийцев вряд ли стоит питать особые надежды.
– В лучшем случае, – сказал я, – они будут лавировать и напускать туману. В принципе, это их позиция «по умолчанию»
[141].
Когда в начале 2011 г. началась «арабская весна», Асад с самого начала не испытывал никаких колебаний, которые, по его мнению, погубили Бен Али и Мубарака. Молодой сирийский диктатор, убеждения которого сформировались под влиянием постоянных напоминаний членов его бескомпромиссного семейства и советников о суровых заповедях Хафеза Асада, учел печальный опыт тунисского и египетского лидеров. На стенах одного из зданий в Даръа, городе близ границы с Иорданией, несколько школьников краской из баллончиков написали антиправительственные лозунги. «Теперь ваша очередь, доктор» – таким был их прозрачный намек офтальмологу, ставшему президентом в Дамаске. Дети были арестованы, их пытали, и люди стали выходить на демонстрации. Ответ сирийских сил безопасности был жестким: 9 апреля более 20 человек были убиты.
Количество протестующих по всей стране росло, погибших становилось все больше. Начали появляться группы вооруженной оппозиции, пока раздробленные, но представляющие все бóльшую опасность для режима. В июле наш посол в Дамаске Роберт Форд посетил Хаму, большой город к северу от Дамаска, который Хафез Асад сровнял с землей 30 лет назад, чтобы уничтожить исламистскую оппозицию. Теперь Хама стала еще одним центром набирающих силу мирных протестов. Демонстранты забросали Форда цветами. Асад прочно окопался, упорно сопротивляясь призывам к диалогу с диссидентами. Президент Обама был осторожен в своей риторике, но летняя эскалация насилия и непримиримость Асада в конце концов заставили его публично заявить, что Асад должен уйти.
– Пришло время, – сказал Обама, – когда президент Асад ради народа Сирии должен уступить.
И в регионе, и в администрации США многие по-прежнему считали, что уход Асада был только вопросом времени. Король Саудовской Аравии Абдалла сказал мне, что «Асаду конец». Король Иордании Абдалла думал примерно так же. В Абу-Даби наследный принц Мухаммад бен Заид Аль Нахайян высказался более осторожно. По его мнению, Асад был на грани поражения, но «мог продержаться еще долго», если оппозиция не проявит настойчивости. Фред Хоф, главный советник Госдепартамента по Сирии, назвал Асада «ходячим мертвецом». Американское разведывательное сообщество не выражало несогласия с такой оценкой.
После президентского приговора Асаду администрация предприняла серию соответствующих тактических шагов. Были введены санкции против высокопоставленных сирийских чиновников, находившихся на службе режима. Европейский союз действовал в том же направлении. Лига арабских государств также осудила Асада. Мы начали добиваться одобрения Советом Безопасности ООН более жестких мер. Однако ни русские, ни китайцы, в чьей памяти были свежи воспоминания о печальных последствиях принятия резолюций Совета Безопасности ООН по Ливии и страшной участи Каддафи, больше не хотели давать нам карт-бланш. Они неоднократно накладывали вето даже на самые умеренные резолюции, осуждающие бомбовые удары Асада по мирному населению, препятствуя давлению международного сообщества на сирийского лидера и ясно давая ему понять, что он не понесет никакого наказания за свои военные преступления. Эти вето были проявлением равнодушия и влекли за собой разрушительные последствия, способствуя росту масштабов гуманитарной трагедии, разыгрывающейся в Сирии.
Несмотря на разногласия с русскими в ООН, мы плотно сотрудничали с ними, чтобы попытаться найти пути к согласованной передаче власти в Сирии. В беседах с госсекретарем Клинтон и мной Сергей Лавров утверждал, что Россия не «связана узами брака» с Асадом, но не будет подталкивать его к уходу. Его волновал вопрос о том, какие люди и силы придут к власти после отставки Асада. В начале июня 2012 г. в Мексике Обама и Путин раздраженно обменялись мнениями о ситуации в Сирии на полях саммита «Большой двадцатки». В конце месяца в Женеве госсекретарь Клинтон и ее российский коллега Лавров согласились на формулу, поддержанную бывшим Генеральным секретарем ООН Кофи Аннаном, в то время занимавшим пост посланника Генерального секретаря ООН по Сирии. Согласно Женевскому коммюнике, Россия и США согласились потребовать формирования переходного правительства Сирии «с полными исполнительными полномочиями», состав которого должен был быть определен по «взаимному согласию» действующих сирийских властей и оппозиции. Мы полагали, что «взаимное согласие» фактически было равнозначно вето, накладываемому оппозицией на продолжение правления Асада. Но русские считали иначе и упорно отказывались давить на Асада, требуя, чтобы тот начал передачу власти. Женевское коммюнике было не столько соглашением, сколько завуалированным резюме наших разногласий.
В декабре 2012 г. и январе 2013 г. я продолжил работу в Женеве вместе с Лахдаром Брахими, который сменил полностью разочарованного Аннана на посту посланника Генсекретаря ООН по Сирии, и Михаилом Богдановым, заместителем российского министра иностранных дел, ответственным за Ближний Восток. Я очень уважал их обоих. Брахими был самым опытным «решателем проблем» в ООН. Бывший министр иностранных дел Алжира прекрасно чувствовал Ближний Восток и был глубоко предан своему делу – урегулированию конфликтов. Богданов же был лучшим из всех выдающихся российских арабистов. У него был огромный опыт работы в Сирии, а знание сирийского режима и его персоналий – поистине энциклопедическим.
