В конечном счете Барак Обама не сумел избежать столкновения с проблемами Ближнего Востока, унаследованными от его предшественников. Многие из этих проблем, которые ему пришлось решать, были мало восприимчивы к американскому влиянию в мире, где вообще становилось все труднее на что-либо повлиять. «Арабскую весну» сменила «зима», во многих отношениях надолго заслонившая усилия Обамы, нацеленные на «перезагрузку» роли Америки в регионе и во всем мире. Однако ядерное соглашение с Ираном усилило его убежденность в силе дипломатии и решающей роли Америки в мире.
9
Иран и бомба: секретные переговоры
В феврале 2013 г. глубокой ночью я карабкался на борт правительственного самолета «Гольфстрим» без опознавательных знаков, стоявшего на пустой взлетной полосе на авиабазе «Эндрюс». В голове у меня еще звучали слова, которыми госсекретарь Керри с присущим ему оптимизмом и уверенностью в своих силах напутствовал меня:
– У нас появилась дипломатическая возможность, какая бывает только раз в жизни, – сказал он.
Но я не был в этом уверен.
Перелет в Оман продолжался 17 часов. Большую часть времени я провел, просматривая информационные бюллетени, обсуждая стратегию и тактику переговоров с группой наших переговорщиков и пытаясь найти решение стоящей перед нами задачи. Вот уже 35 лет США и Иран поддерживали дипломатические отношения. За это время многое случалось между нашими странами, и обе стороны испытывали друг к другу сильное недоверие. Дипломатические ставки были высоки: иранцы активно развивали свою ядерную программу, и вероятность вооруженного конфликта между США и Ираном росла. Политика в обеих столицах становилась взрывоопасной, пространства для дипломатического маневрирования оставалось все меньше. Международная дипломатия ни к чему не приводила, поскольку предпринимаемые усилия носили бессистемный характер и в них отсутствовал самый важный элемент – прямой диалог по проблеме между двумя главными протагонистами – США и Ираном.
Несмотря на тревожность ситуации, было трудно не замечать существующие возможности. У нас появился шанс наконец добиться того, чего пытались добиться многие дипломаты на протяжении всей своей службы. У нас появился шанс использовать трезвый дипломатический расчет, опирающийся на экономические рычаги влияния в виде санкций, политические рычаги в виде международного консенсуса и силовые рычаги в виде угрозы военного вмешательства. Наконец у нас появился шанс продемонстрировать, на что способна американская дипломатия после 10 лет, в течение которых Америка воевала.
* * *
На протяжении почти всей моей службы Иран в американском внешнеполитическом лексиконе был синонимом понятий «проблема», «угроза» и «провал». Иран был пугающей и неподатливой реальностью. Эта страна была слишком велика и опасна, чтобы ее игнорировать, и слишком упряма, чтобы на нее повлиять. Она была настоящим минным полем для дипломатов, и ни у кого не было подробной карты этого поля.
Я сдавал вступительный экзамен в дипломатическую службу Госдепартамента в ноябре 1979 г., спустя всего несколько дней после нападения на наше посольство в Тегеране и захвата дипломатов в заложники. Начавшийся после этого кризис в итоге стал причиной поражения президента на выборах на второй срок. Поддерживаемые иранцами террористы дважды устраивали взрывы в американском посольстве в Бейруте, а теракт в Ливии унес жизни более 200 морских пехотинцев. Скандал «Иран-контрас» едва не привел к отставке еще одного президента.
Блестящий успех операции «Буря в пустыне» в 1991 г. усилил американское влияние на Ближнем Востоке. Оно достигло своего апогея. Администрация Клинтона упорно работала над сдерживанием Ирана, в то же время в конце 1990-х гг. рассматривая вопрос о возможности контактов с правительством Мохаммада Хатами. Это почти ни к чему не привело. Ситуация, сложившаяся после событий 11 сентября 2001 г., снова открыла такую возможность, но мы не сумели ею воспользоваться. Иран же, напротив, не упустил стратегический шанс, появившийся у него в результате осуществленного под руководством США подавления его старых заклятых врагов в Кабуле и Багдаде и последовавшего за этим хаоса.
В конце 2001 г. американская разведка начала следить за двумя иранскими секретными ядерными объектами – заводом по обогащению урана в Нетензе и предприятием в Эраке, способном со временем начать производить оружейный плутоний. Эти мощности, о которых иранцы не сообщали МАГАТЭ, работали в рамках открытой иранской программы использования ядерной энергии в мирных целях, запущенной еще при шахе и, по иронии судьбы, на начальном этапе поддержанной США.
Обнаружение этих секретных объектов летом 2002 г. стало началом дипломатического балета, продолжавшегося в течение следующих нескольких лет. Совет Безопасности ООН принимал резолюции, требующие приостановки иранских мощностей по обогащению ядерного сырья. Иран не только не подчинялся, но упрямо двигался вперед. Учитывая нежелание администрации Джорджа Буша – младшего сотрудничать с Ираном напрямую, наши европейские союзники («Европейская тройка» в лице Соединенного Королевства, Франции и Германии) начали переговоры с иранцами, которые продолжались с переменным успехом, поскольку Тегеран хотел продолжать реализацию программы обогащения ядерного сырья и в долгосрочной перспективе обзавестись ядерным оружием, в то же время требуя отмены наложенных на него экономических санкций. Позднее к «Европейской тройке» присоединились Россия и Китай, и она превратилась в «Группу 5 + 1», или «Шестерку» (пять постоянных членов Совета Безопасности ООН плюс Германия).
Предложение на рынке международных дипломатических аббревиатур возросло, но это почти не повлияло на поведение Ирана. К концу 2008 г. – последнего года работы администрации президента Джорджа Буша – младшего, – несмотря на принятие Советом Безопасности ООН нескольких серий санкций против Ирана и растущую озабоченность мирового сообщества, иранцы накопили половину количества низкообогащенного урана, достаточного для создания после дальнейшего обогащения одной атомной бомбы. В Нетензе они уже установили более 4000 простейших центрифуг IR-1 и добились серьезного прогресса в производстве более совершенных установок.
Хотя американское разведывательное сообщество в 2007 г. громко заявляло о том, что иранское руководство заморозило разработку ядерного оружия на уровне 2003 г., тот факт, что Иран, судя по всему, твердо решил не давать окончательного ответа, несмотря на усиливающееся международное давление, вызывал глубокую озабоченность. Реализуемая без ограничений иранская ядерная программа и режим, несомненно, заинтересованный в создании ядерного оружия, были источником дополнительных рисков и делали ситуацию в и без того нестабильном регионе еще более неопределенной. Наши друзья из числа стран Персидского залива, и прежде всего Израиль, не могли не воспринимать эту угрозу всерьез.
Когда администрация Джорджа Буша – младшего занималась ликвидацией ущерба, нанесенного войной в Ираке, некоторые ее главные представители начали осознавать, что наш упорный отказ от непосредственного участия в переговорах, которые вела с Ираном «Группа 5 + 1», становится контрпродуктивным. Первая попытка прощупать почву для прямых переговоров, организованная в мае 2003 г. предприимчивым и полным благих намерений послом Швейцарии в Тегеране, ни к чему не привела. Я ездил по региону, когда Тим Гульдиман, чей срок пребывания на посту посла близился к концу, приехал в Вашингтон, встретился с моим заместителем Джимом Ларокко и представил ему короткий документ, который, как он уверял, был подготовлен в сотрудничестве с послом Ирана в Париже, племянником иранского министра иностранных дел Камаля Харази. Гульдиман сказал, что работа над документом велась с согласия высокопоставленных представителей иранского руководства. Сам документ был интересным: в нем предлагался невероятно амбициозный диалог по целому ряду противоречий между США и Ираном. Джим и другие мои коллеги по Ближневосточному бюро изо всех сил допытывались у Гульдимана, кто именно в Тегеране поддержал документ и насколько явно эта поддержка была выражена. По мнению Джима, Гульдиман чего-то не договаривал. Туманное происхождение документа и нежелание раскрывать источники послания наводили на мысль о двурушничестве и вызывали подозрения.
