Мы передали документ и отчет о беседе Джима с Гульдиманом госсекретарю Пауэллу и его первому заместителю Армитиджу, сопроводив бумаги запиской, в которой выразили сомнение в том, что послание действительно одобрено высокопоставленными представителями иранского руководства, а также попросили поручить нам проверить серьезность предложения и возобновить контакты с Ираном, приостановленные годом ранее. Пауэлл и Армитидж согласились. Но, поскольку в тот момент Белый дом был занят ликвидацией катастрофических последствий вторжения в Ирак, там не испытывали большого желания вести переговоры с одним из режимов, образующих «ось зла», и опасались, что прямое взаимодействие с Ираном будет воспринято как вознаграждение за его плохое поведение. Расчет вице-президента Чейни и противников компромисса в администрации был ясен: если иранцы беспокоятся о том, как бы не стать следующими за Саддамом в американском хит-параде, было бы неплохо заставить их немного понервничать.
В течение двух последних лет моей работы в Ближневосточном бюро мы постоянно настаивали на прямом диалоге с Ираном. Я не раз приводил аргумент, на который указывал в декабре 2004 г., в меморандуме при передаче дел новому госсекретарю Кондолизе Райс. Кроме того, я предложил – и мое предложение было принято – возродить серьезную программу изучения персидского языка для нескольких американских дипломатов, а затем направить их на различные посты на периферии Ирана, чтобы лучше узнать эту страну и подготовиться к возможному возобновлению контактов. На разработку инициативы «Смотрители Ирана» меня вдохновила программа подготовки русскоязычных специалистов, запущенная более 70 лет назад в связи с перспективой возобновления дипломатических отношений с СССР.
К тому времени, когда я вернулся в Вашингтон из Москвы весной 2008 г., настроения начали постепенно меняться. Отрезвленный проблемами, вызванными войной в Ираке, президент Джордж Буш – младший сместил главу Пентагона Дона Рамсфелда, назначив на пост министра обороны Боба Гейтса, который, в отличие от своего предшественника, не был таким ястребом, а госсекретарь Райс сражалась на всех фронтах, выступая за активизацию американской дипломатии.
В конце мая 2008 г. я послал госсекретарю Райс длинную записку, озаглавленную «Как вновь завладеть стратегической инициативой в Иране». Я начал с утверждения, что «наша политика в отношении Ирана дрейфует в опасном направлении, разрываясь между беспорядочными дипломатическими усилиями "Группы 5 + 1" и более жесткими вариантами со всеми вытекающими отсюда серьезными негативными последствиями». Наше нежелание напрямую сотрудничать с Тегераном обходится нам дороже, чем иранцам, и лишает нас ценного инструмента влияния. Далее я писал: «Этот режим создал легенду, рисующую Иран жертвой непримиримой ненависти США, тем самым усиливая свое дипломатическое влияние и в регионе, и в мире, причем именно американская администрация, а не Иран, оказывается во все большей изоляции. Для возобновления серьезного давления на Иран, нацеленного против его ядерной программы, необходимо разоблачить эту ложь»
[143].
Я предлагал два практических шага. Во-первых, США давно пора было присоединиться к нашим европейским, русским и китайским партнерам за столом переговоров. Я не питал особых иллюзий относительно готовности правительства Махмуда Ахмадинежада и тем более очень недоверчивого Верховного руководителя Ирана начать серьезные переговоры. Но наше неучастие облегчало им возможность уклоняться от переговоров под тем предлогом, что они не могут полностью доверять предложениям «Группы 5 + 1» без физического присутствия американцев за столом переговоров и их участия. Физическое присутствие на переговорах сделало бы наши аргументы более убедительными, заставив иранцев занять оборонительную позицию и способствуя сплоченности США и их партнеров по переговорам, а также послужило бы оправданием введения новых санкций в случае, если Тегеран начал бы снова уклоняться от переговоров.
Второе мое предложение позволило бы нам вернуть инициативу, что уже обсуждалось на более низких уровнях в администрации. Я писал госсекретарю Райс, что мы могли бы пересмотреть соглашение, действовавшее со времен нападения на наше посольство в Тегеране в 1979 г., в соответствии с которым наши интересы в Иране представляли швейцарцы, и негласно предложить иранцам создать новую группу, представляющую наши интересы в Тегеране. В состав такой группы могли бы войти несколько американских дипломатов. В ответ мы позволили бы иранцам создать такую же группу, представляющую интересы Ирана в Вашингтоне, в которую входили бы несколько иранских дипломатов, работающих под контролем представителей пакистанского правительства. Как и участие в работе «Группы 5 + 1», это дало бы нам несколько тактических преимуществ. Я почти не ожидал, что Верховный руководитель Ирана согласится на подобное предложение. Последнее, чего он хотел, – увидеть у нашего дипломатического представительства в Тегеране, укомплектованного гражданами США, длинную очередь иранцев, желающих получить американскую визу. Для аятоллы Хаменеи наше предложение в конечном счете могло стать троянским конем. Но оно неизбежно стало бы достоянием общественности, что способствовало бы усилению наших позиций. Я предложил передать его иранцам через русских, у которых были хорошие каналы связи с Тегераном на самом высоком уровне; к тому же поддержка России была бы крайне важна, если бы нам пришлось вновь просить Совет Безопасности ООН о введении более жестких санкций против Ирана.
В заключение я привел аргумент общего порядка, напомнив о классической концепции ядерного сдерживания, которую госсекретарь Райс, будучи по образованию советологом и занимаясь на своем посту в том числе отношениями с Россией, прекрасно знала. Имея дело с глубоко враждебным противником, раздираемым серьезными внутренними противоречиями, писал я, «для успеха стратегии необходимо идти на тщательно выверенный риск», используя «давление на несколько тщательно выверенных болевых точек; дипломатию, нацеленную на строительство коалиции; вбивание клина между Ираном и его неудобными партнерами и выборочные контакты с режимом, почти полностью вернувшим актуальность концепции Кеннана». Кроме того, указывал я, мы должны одновременно рассмотреть возможность «творческого подхода к подрыву режима, всячески способствующего усилению разногласий между в высшей степени консервативно настроенными руководителями и иранским народом, стремящимся к нормализации отношений с другими странами, в том числе с США»
[144].
Госсекретарь Райс быстро оценила новые возможности. Она понимала, что американо-иранская ядерная дипломатия нуждается в новых инициативах. В ближайшей перспективе такая возможность могла появиться непосредственно на переговорах, когда Хавьер Солана, де-факто министр иностранных дел ЕС, должен был представить Ирану обновленные предложения «Группы 5 + 1». Суть этих предложений сводилась к требованию заморозить иранскую ядерную активность, в том числе обогащение ядерного сырья, в обмен на приостановку санкций, наложенных Советом Безопасности ООН, что создало бы пространство для переговоров о заключении всеобъемлющего ядерного соглашения. Солана изложил этот план в Тегеране в июне 2008 г. Иранцы обещали дать ответ на предстоящей в июле сессии в Женеве. Райс решила получить разрешение президента на мое присутствие на этой встрече, а заодно и его благословение на реализацию идеи создания «секций интересов».
