Я подробно изложил предложение о поставках сырья на ТИР в обмен на низкообогащенное сырье, с которым эль-Барадеи ознакомил иранцев ранее. Боб добавил некоторые подробности, чтобы удостовериться, правильно ли Джалили и Багери поняли суть нашего предложения. Джалили задал несколько вопросов, но, казалось, в целом согласился. Он хотел выяснить, чтó Иран получит от этой договоренности. Я, со своей стороны, без обиняков дал понять, что в случае, если предложение будет отклонено, то, учитывая обнаружение предприятия под Кумом, несомненно, последуют более жесткие санкции против Ирана. Джалили, судя по всему, был уверен, что Тегеран примет предложение.
– Мы считаем, – сказал он, – что можем дать положительный ответ.
После того, как мы разошлись, я попросил Боба еще раз обсудить предложение по ТИР с заместителем Джалили. Они добавили пункт, суммирующий наши точки зрения, и решили, что Солана может объявить о нем публично. Наши партнеры по «Группе 5 + 1» поддержали нас. Увидев, что намечается некоторый прогресс, они вздохнули с облегчением.
В тот день позже я, еще полный надежд, все-таки сообщил госсекретарю Клинтон по телефону, что шансы на то, что Тегеран пойдет на соглашение, меньше чем 50 на 50. К сожалению, мой пессимизм оказался небезосновательным. Намечавшаяся позже в октябре встреча в Вене, организованная МАГАТЭ, не состоялась, потому что иранцы попытались пересмотреть основные положения соглашения, особенно касающиеся поставки 1200 кг ядерных материалов в Россию. Этот пункт имел ключевое значение для установления доверительных отношений с Ираном. Парадокс заключался в том, что президент Ахмадинежад был главным горячим приверженцем соглашения по ТИР в Тегеране – он стремился укрепить свое положение после катастрофических результатов выборов и показать, что способен «договариваться» с американцами. Я предполагал, что положительный ответ Джалили в Женеве отражал рвение Ахмадинежада – возможно, в широком контексте стремления режима найти способ снять напряженность, вызванную обнаружением предприятия под Кумом. Политические конкуренты иранского президента, в том числе участвовавшие в ядерных переговорах ранее, может быть, и поддержали бы наше предложение, если бы не их желание помешать Ахмадинежаду получить кредит доверия на любой, даже самый скромный, прорыв. Иранская политика – жестокий контактный вид спорта, и соглашение по ТИР стало одной из многих ее жертв.
Как мы и предупреждали Джалили, его отказ от соглашения принудил нас к ужесточению давления на Иран. Госсекретарь Клинтон играла особенно активную роль, помогая Сьюзан Райс, постоянному представителю США при ООН, обхаживать членов Совета Безопасности для принятия более жесткой резолюции, включающей введение санкций. В итоге в начале июня 2010 г. была принята резолюция 1929 Совета Безопасности ООН. Решающую роль, как обычно, сыграли сами иранцы, помогая нам убеждать главных членов Совета Безопасности ООН, – например, в феврале 2010 г. они объявили, что начали производить высокообогащенный (20%) уран якобы для ТИР. Крайне важна была позиция России. Среди постоянных, обладающих правом вето членов Совета Безопасности ООН в вопросе ужесточения санкций против Ирана мы могли рассчитывать на твердую поддержку Великобритании и Франции. Китай тоже волновал иранский вопрос – хотя бы потому, что в данном случае он стремился угодить России. Возмущенный поведением иранцев после обнаружения предприятия под Кумом и неудавшимся экспериментом с ТИР, а также все более уверенный в возможностях сотрудничества по отдельным направлениям с США, поскольку «перезагрузка» набирала обороты, Медведев тоже в конечном итоге решил поддержать резолюцию 1929 Совета Безопасности ООН.
В мае Бразилия и Турция предприняли ряд импровизированных шагов, чтобы спасти предложение по ТИР и предотвратить принятие новой серии санкций против Ирана, но эти шаги были слишком незначительны, да и сделаны были слишком поздно. В середине мая президент Бразилии Луис Инасиу Лула да Силва и будущий президент Турции Реджеп Тайип Эрдоган отправились в Тегеран и с помпой объявили о том, что им удалось добиться прорыва. В связи с их туманно сформулированной декларацией вставало множество вопросов. Поскольку накопленных к тому времени иранцами запасов низкообогащенного урана хватало для производства двух бомб, экспорт половины этих запасов не решал проблемы – оставшегося сырья было бы достаточно для создания одной бомбы, если бы было решено обогатить его до уровня оружейного; условия поставки ядерных материалов из Ирана в обмен на поставку топливных пластин для ТИР были неясны; к тому же Иран уже начал обогащать уран до уровня 20%, а это была еще одна, новая, проблема. Но самая серьезная проблема заключалась в том, что мы уже приложили огромные усилия, чтобы заручиться поддержкой России и Китая при принятии решения, вылившегося в резолюцию 1929 Совета Безопасности ООН, и было бы глупо отступить только потому, что иранцы устроили это представление. И мы не отступили.
Принятие резолюции 1929, нацеленной в том числе на то, чтобы отрезать Иран от мировой финансовой системы, стало для нас огромным облегчением. В день, когда за нее проголосовали в Нью-Йорке, я был в Джорджтауне, где присутствовал на церемонии вручения дипломов об окончании средней школы, в которой училась наша младшая дочь Сара. Устав от беспрестанных звонков перепуганных дежурных сотрудников Оперативного центра Госдепартамента, то и дело соединявших меня с партнерами по «Группе 5 + 1» и американскими коллегами, я с наслаждением отключил на несколько часов сотовый телефон, чтобы побыть с Сарой на ее празднике.
Резолюция 1929 стала базой для принятия США дополнительных санкций против Ирана, а также важных новых мер ЕС. Шаги, предпринятые в основном Конгрессом две недели спустя, были нацелены в том числе на сокращение международных поставок иранской нефти – основы полуразрушенной экономики этой страны. В июле ЕС принял собственный пакет жестких санкций, которые нанесли экономике Ирана гораздо более серьезный ущерб, чем какие-либо другие, принятые ранее. К концу первого президентского срока Обамы курс иранской валюты и цены на иранскую нефть упали на 50%.
Тем не менее Иран продолжал продвигаться к созданию ядерного оружия угрожающе быстрыми темпами. К концу 2012 г. запасов низкообогащенного (5%) урана хватало уже на создание почти шести бомб, а высокообогащенного (20%) – на создание половины бомбы. Количество центрифуг на открытом предприятии в Нетензе росло, Иран устанавливал каскады центрифуг на предприятии «Фордо» и экспериментировал с более совершенными центрифугами. Предприятие по производству тяжелой воды и плутония в Эраке продолжало работать. Иранские ракетные системы становились все мощнее по диапазону и более совершенными технически.
Больше всех тревожился по этому поводу Израиль. Премьер-министр Нетаньяху, хотя и был признателен нам за все усилия, направленные на ужесточение санкций, на протяжении всей второй половины первого президентского срока Обамы постоянно твердил, что санкции и дипломатия работают слишком медленно, чтобы обуздать ядерные амбиции Ирана, и что для этого, видимо, требуется военное вмешательство. Он явно предпочел бы надавить на Обаму, склонив США к военной операции, нацеленной прежде всего на спрятанное глубоко в недрах горы предприятие по обогащению урана «Фордо». Обама не видел ни смысла, ни необходимости в применении силы на данном этапе, и его сильно раздражали неуклюжие попытки Нетаньяху манипулировать им во время подготовки к президентским выборам 2012 г. Усилия израильского лидера, при помощи шантажа и провокаций пытающегося заставить Обаму использовать силовой подход, возымели обратный эффект: президент США лишь укрепился во мнении, что необходимо искать возможности обуздания иранцев без применения силы.
