Президент был убежден, что нам не удастся заключить соглашение с иранцами, не согласившись на сохранение (с определенными ограничениями) иранской программы обогащения ядерного сырья. Иранцы уже знали, как обогащать уран, и с этим знанием ничего нельзя было поделать – ни бомбами, ни санкциями, ни заклинаниями. Возможно, лет 10 назад, когда иранцы только запускали несколько десятков центрифуг, мы еще могли заставить их полностью отказаться от обогащения ядерного сырья, но в 2013 г., когда у них уже было приблизительно 19 000 центрифуг, а программа обогащения ядерного сырья пользовалась широкой общественной поддержкой по всей стране как часть программы использования атомной энергии в мирных целях, это вряд ли было возможно. Президент хотел, чтобы на секретных переговорах мы сосредоточились на главном, и это казалось мне весьма разумным. Он одобрил предложенную нами формулировку «рассмотреть возможность сохранения ограниченной программы обогащения ядерного сырья», сделав особый упор на глаголе «рассмотреть». Важно было дать понять иранцам, что мы ничего не обещаем и не гарантируем.
Наконец президент напомнил, что шансы на успех меньше, чем 50 на 50, поэтому не следует забывать про запасные варианты. Мы должны были продолжать разрабатывать «бомбу, используемую против подземных целей», способную разрушить объект «Фордо». Пентагон должен был «устроить спектакль», посредством регулярной передислокации войск и тщательной подготовки демонстрируя полную боевую готовность наших вооруженных сил. Мы должны были продолжать прилагать и другие усилия, нацеленные на замедление и затруднение реализации иранской ядерной программы. Наконец, в случае, если переговоры не увенчались бы успехом, мы должны были быть готовы вернуться к ужесточению санкций. Если бы прямые переговоры не дали никаких результатов, то не по вине Соединенных Штатов, а значит, нам было бы легче добиваться усиления давления на несговорчивый Иран.
В конце нашей последней встречи президент пожал нам с Джейком руки и просто сказал:
– Удачи!
Обама многое ставил на эту рискованную инициативу, и мы были полны решимости сделать все от нас зависящее, чтобы она достигла цели.
* * *
Долгие перелеты в Оман на самолетах без опознавательных знаков и с незаполненными списками пассажиров вскоре стали привычными, но во время первого полета в конце февраля 2013 г. я так волновался, что не мог заснуть. Я думал о том, что нас ждет. Салем встретил нас на военном аэродроме в Маскате, как всегда полный оптимизма, и сообщил, что иранская делегация во главе с заместителем министра иностранных дел Али Асгаром Хаджи прибыла незадолго до нас.
До комплекса зданий офицерского клуба под Маскатом, уединенно расположенного на берегу Аравийского моря, мы добрались примерно за полчаса. В следующие несколько дней вселенная для нас должна была сжаться до размеров территории клуба. Первый вечер наша команда посвятила обсуждению тактики начала переговоров, назначенных на следующее утро, и распределению ролей и обязанностей. Мы не ждали многого, но после нескольких месяцев дебатов и планирования рады были наконец приступить к делу.
Следующее утро было типично жарким и влажным. Рано утром я вышел на прогулку, но было душно, как в бане, и прогулка почти не помогла избавиться от дискомфорта, связанного со сменой часовых поясов. Салем, глава королевского двора и начальник оманской разведки приветствовали обе делегации, когда мы входили в конференц-зал с панорамными видами на море. Я обменялся рукопожатием с Хаджи и его коллегами. В зале находились Реза Забиб, начальник Североамериканского управления иранского министерства иностранных дел; Давуд Мохаммадниа из министерства внутренней безопасности; представители иранского агентства по атомной энергии; великолепный переводчик, и, как я всегда подозревал, многочисленные прослушивающие устройства, записывающие наши разговоры. Мы расселись друг напротив друга за длинным столом, слишком взволнованные ответственностью момента, чтобы наслаждаться видом из окна или радоваться началу переговоров. Оманцы, расположившиеся во главе стола, сказали несколько напутственных слов и удалились. Повисло неловкое молчание.
Я первым нарушил молчание, спросив Хаджи, чтó он хотел бы обсудить в первую очередь. Он предоставил право выбора мне. Стало ясно, что иранцы хотят сначала прощупать почву. Я кратко изложил основные пункты, согласованные с президентом в Зале оперативных совещаний Белого дома несколько дней назад, стараясь говорить уважительно, но твердо. Я сказал, что начавшиеся переговоры – важное событие для обеих стран, редкая возможность поговорить напрямую и конфиденциально. Мы не питаем иллюзий относительно того, насколько трудным будет этот разговор. Хотя мы не ставим перед собой задачу кого-либо обвинять или учить, между нами пролегло глубокое взаимное недоверие, а также долгая история нарушения Ираном международных обязательств, вызывающая обеспокоенность мирового сообщества. Слишком много вопросов остается без ответов; слишком много обнаруживается нестыковок между реальными потребностями программы использования атомной энергии в мирных целях и скоростью и непрозрачностью усилий Ирана в области обогащения ядерного сырья; и слишком часто иранцы игнорируют требования, четко сформулированные в нескольких резолюциях Совета Безопасности ООН. Серьезное и растущее беспокойство вызывает возможность быстрой тайной конверсии иранских мощностей по обогащению ядерного сырья для производства высокообогащенного оружейного урана. Эта возможность составляет суть обсуждаемой проблемы и обуславливает стоящую перед нами дилемму.
Ядерная проблема не сводится к разногласиям между Ираном и Соединенными Штатами. Она касается и «Группы 5 + 1», и, шире, всего мирового сообщества. Я повторил положение послания Обамы Верховному руководителю Ирана о том, что политика Соединенных Штатов не нацелена на смену иранского режима, но мы полны решимости помешать Ирану завладеть ядерным оружием. Надеяться на дипломатическое разрешение проблемы можно только в том случае, если Иран осознáет глубину международной озабоченности и примет соответствующие меры. Я еще раз повторил, что, если Иран не сможет воспользоваться открывшейся перед нами призрачной возможностью, это повлечет за собой негативные последствия и повысит риск военного конфликта.
Ключевым условием успеха наших дипломатических усилий является готовность Ирана принять серьезные конкретные меры, способные убедить всех нас в том, что гражданская ядерная программа не будет преобразована в программу производства оружейного урана. Если Иран готов это сделать, продолжал я, мы готовы рассмотреть вопрос о том, возможно ли продолжение реализации иранской программы обогащения ядерного сырья в рамках всеобъемлющего ядерного соглашения и если да, то на каких конкретных условиях. Это соглашение будет предусматривать принятие Ираном множества серьезных долгосрочных обязательств, строгие процедуры проверки и меры контроля. Если в конечном счете устраивающее все стороны соглашение будут заключено, Соединенные Штаты будут готовы потребовать отмены всех санкций, принятых в связи с иранской ядерной программой, – как наложенных ООН, так и введенных в одностороннем порядке. Этот процесс должен, видимо, проходить поэтапно, причем на первом этапе должны быть сделаны практические шаги, обеспечивающие атмосферу доверия, необходимую для постепенного продвижения к всеобъемлющему соглашению.
