Следующие несколько дней были отмечены многими драматическими моментами, включая как возникшие под надуманными предлогами, так и действительно отражающие раздражение, возмущение и усталость участников переговоров. На нас все сильнее давили в Вашингтоне, требуя принятия нового пакета санкций, Зариф у себя дома также сталкивался с недоверием и критикой задним числом. Некоторые наши партнеры по «Группе 5 + 1» все еще переживали из-за секретного канала. Кэти Эштон и Джон Керри мастерски сняли бóльшую часть напряженности в «Группе 5 + 1», и мы подготовили новый текст, поддержанный участниками «Шестерки». За основу был взят черновой проект текста, согласованный в ходе переговоров по секретному каналу. Некоторые спорные формулировки были изменены, и, кроме того, было добавлено несколько новых пунктов.
Зариф был не в восторге от обновленного текста, с которым он ознакомился 9 ноября. Иранцы знали, что в двустороннем проекте документа, над которым мы работали в течение многих месяцев, оставались спорные формулировки. Знали они и то, что он должен быть рассмотрен и одобрен остальными участниками «Группы 5 + 1», которые, несомненно, захотят внести в него свои поправки. Но Зариф напомнил Керри, что сталкивается с жестким давлением в Тегеране и поэтому любые, даже самые незначительные, изменения текста крайне нежелательны. Как и многие талантливые дипломаты, Зариф был неплохим актером, и, когда он схватился за голову, изображая глубокое потрясение и горько сетуя на наше лицемерие, ему удалось растрогать некоторых министров.
После долгого дня и ночи обсуждений министры согласились проконсультироваться в своих столицах и 22 ноября провести еще один – как мы надеялись, финальный – раунд переговоров в Женеве. Существование секретного канала все еще не было предано широкой огласке, и мы опасались, что, если они раскроют информацию, это затруднит завершение работы над временным соглашением. Мы с Джейком вернулись в Женеву 20 ноября, чтобы помочь устранить последние расхождения с иранцами. С ведома и согласия Кэти Эштон 21 ноября мы вместе с присоединившейся к нам Венди Шерман встретились с Арагчи и Тахт-Раванчи. Нам удалось снять некоторые спорные вопросы. Иранцев, видимо, устроила формулировка понятия «обогащение» (урана) в преамбуле, поскольку мы аккуратно разделили понятия «право» и «обогащение» (урана) – первое теперь определялось в широком смысле, то есть в соответствии с текстом Договора о нераспространении ядерного оружия, как признанное право участников договора на добросовестное использование атомной энергии в мирных целях, а второе – в узком смысле, связанном с требованиями Ирана, то есть допускалось при условии принятия и соблюдения согласованных обеими сторонами долгосрочных ограничений на реализацию иранской ядерной программы. Мы также немного продвинулись вперед по Эраку – Арагчи и Тахт-Раванчи признали, хотя и неохотно, поправки французов, требовавших более строгой формулировки положения о прекращении «строительных работ» на этом объекте.
Мы также добились включения в текст документа превосходного набора мер контроля над соблюдением соглашения, включая проверки работы предприятий в Нетензе и объекта «Фордо» в режиме 24/7 и доступ наблюдателей ко всем звеньям производственной цепочки. Что касается ответного ослабления санкций, то мы жестко отстаивали схему, которую Керри в конце концов согласовал с Зарифом. Она основывалась на размораживании $4,2 млрд иранских нефтяных доходов в течение полугода, при этом предусматривались помесячные выплаты в равных долях. Схема включала еще несколько дополнительных шагов – прежде всего ослабление санкций, затрагивающих интересы автомобильной отрасли. Главным бенефициаром выступал французский автомобильный концерн Renault. С лукавым блеском в глазах Зариф рассказывал нам, что их двусторонние беседы с Фабиусом в Женеве в основном были посвящены именно этой теме, а вовсе не Эраку и другим спорным вопросам, о которых французский министр иностранных дел так любил распространяться на публике.
22 и 23 ноября Джон Керри с присущей ему энергией лично участвовал в работе, подталкивая Зарифа к финишной черте и помогая Кэти Эштон руководить «Группой 5 + 1». Он действовал в тесном контакте с президентом, связываясь с ним по секретной телефонной линии. Мы с Джейком приехали в отель InterContinental для финального прорыва. До номера люкс, в котором расположился госсекретарь, мы добирались, пользуясь служебными лифтами и лестницами. Эти шпионские страсти на данном этапе могли показаться несколько излишними, но за прошедшие восемь месяцев мы привыкли соблюдать осторожность и полагали, что лучше показаться смешными, чем предать огласке секретный канал до подписания временного соглашения, теперь озаглавленного «Совместный план действий».
Мы видели, что иранцы спешат закончить работу над соглашением, прежде чем этому помешает политическая ситуация у них в стране. Однако мы не считали, что должны согласиться на какие-либо дополнительные уступки в отношении санкций, и были уверены, что нам удалось сохранить большинство рычагов влияния для решения намного более сложной задачи – ведения переговоров по всеобъемлющему соглашению. Мы с Джейком были в том странном состоянии, которое наступает от постоянного напряжения и хронического недосыпания, и, вспоминая знаменитую сцену из фильма «Храброе сердце», когда персонаж Мела Гибсона призывает соотечественников-шотландцев не отступать перед кавалерийской атакой англичан, лишь твердили друг другу «Держаться, держаться, держаться!», когда иранцы требовали новых уступок.
24 ноября к двум часам ночи мы почти закончили. Министры уже начали терять терпение, и я встретился с Тахт-Раванчи, чтобы убрать последние противоречия и проутюжить оставшиеся спорные формулировки. Усталые, но довольные, мы тихо поздравили друг друга. В четыре утра Кэти Эштон разбудила министров и пригласила их на церемонию подписания временного соглашения. За полчаса до начала церемонии Арагчи позвонил мне и сказал, что у него есть еще «всего две-три поправки», которые надо вести в текст. Иранцы никогда не почувствовали бы себя полностью удовлетворенными, если бы не попытались добиться уступок почти по каждому пункту и не исчерпали бы нашего терпения до последней капли. Я вежливо рассмеялся и сказал.
– Вы немного опоздали. Мы уже закончили.
Принятие «Совместного плана действий» было всего лишь небольшим, промежуточным шагом на пути к цели. Иран обязался заморозить свою ядерную программу на полгода и отказаться от некоторых ее важнейших направлений, и прежде всего ликвидировать существующие запасы высокообогащенного (20%) урана. Кроме того, иранцы согласились на серьезные меры контроля. В ответ мы обязались частично ослабить действующие санкции и в течение полугода не вводить новые.
«Совместный план действий» породил немало проблем. Так, 24 ноября премьер-министр Израиля Нетаньяху публично заявил, что для Ирана он стал «соглашением века». Я сказал Тахт-Раванчи, что израильский премьер делает подобные громкие заявления лишь для того, чтобы укрепить свое политическое положение, и иранец удовлетворенно улыбнулся. Затем на нас обрушился с критикой Конгресс, который предрекал, что иранцы нас обманут, а стройное здание санкций, которые мы так кропотливо строили все эти годы, будет разрушено задолго до подписания всеобъемлющего соглашения. Однако эти предсказания не сбылись. «Совместный план действий» был серьезным соглашением, во многих отношениях более выгодным нам, чем иранцам, которые по-прежнему подвергались огромному экономическому давлению. И нам, и Ирану этот документ дал возможность продемонстрировать, что обе стороны способны соблюдать свои обязательства, выполняя свою часть взаимовыгодной сделки, а президенту Обаме и госсекретарю Керри – время и пространство, необходимые для того, чтобы договориться об окончательном всеобъемлющем соглашении.
