Эдуард Шеварднадзе был удивительным человеком. Будучи продуктом советской системы, он прекрасно знал ее главные недостатки и имел мужество пытаться что-то сделать для их исправления. Гордый уроженец Грузии, он как никто из высших руководителей СССР понимал, что в республиках набирают силу националистические настроения, готовые вот-вот выплеснуться наружу. Он не боялся говорить о параличе советской экономики и намного более реалистично оценивал опасность консерваторов, стремящихся не допустить реформ, чем кипучий оптимист Горбачев. Что касается ситуации на мировой арене, то Шеварднадзе понимал, что быстро ослабевающее влияние СССР требует усилий, направленных на обновление отношений с Соединенными Штатами, – это способствовало бы как стабилизации ситуации внутри страны, так и сохранению, по возможности, весомой роли Советского Союза в мировой политике. В лице Бейкера Шеварднадзе нашел столь же прагматичного партнера, как и он.
В долине Джексон-Хоул был достигнут ощутимый прогресс в решении целого ряда проблем. Шеварднадзе ясно дал понять, что Советский Союз больше не будет ставить значительное сокращение арсеналов ядерного оружия в зависимость от будущего противоракетной обороны (ПРО). Это был важнейший прорыв, результатом которого стало подписание в июле 1991 г. Договора о сокращении стратегических наступательных вооружений (СНВ-I) – самого масштабного и значимого соглашения о контроле над вооружениями, которое когда-либо заключалось. Были устранены препятствия для подписания двусторонних соглашений о запрещении испытаний ядерного и химического оружия. Кроме того, советский министр иностранных дел категорически заявил о прекращении поставок оружия в Никарагуа и готовности Москвы надавить на кубинцев с тем, чтобы они тоже прекратили такие поставки.
Помимо всего прочего, Бейкер был впечатлен прямотой, с которой Шеварднадзе говорил о внутриполитических проблемах, с которыми сталкивался Горбачев. Когда госсекретарь спросил, насколько велика вероятность применения силы для подавления протестов в Прибалтике и забастовок шахтеров в России, Шеварднадзе не стал отделываться шаблонными заявлениями и откровенно рассказал о закоснелых представлениях некоторых советских руководителей и опасности применения насилия. Он не соглашался с Бейкером, который предлагал Горбачеву начать «отпускать» прибалтийские республики, ссылаясь на возможность цепной реакции, способной привести к выходу других республик из состава СССР. Откровенные и содержательные беседы с Шеварднадзе укрепили убежденность Бейкера в необходимости активизации политики США на этом направлении и способствовали подготовке почвы для Мальтийского саммита – встречи на высшем уровне Буша и Горбачева в декабре 1989 г.
В октябре Бейкер в своих выступлениях и публичных заявлениях продолжал развивать новые подходы администрации. Он утверждал, что успех перестройки будет зависеть только от самого СССР, но что она открывает историческую возможность строительства новых отношений между Советами и США на основе «сотрудничества в вопросах, представляющих взаимный интерес». Наглядными примерами такого подхода стали подвижки в области контроля над вооружениями и разрешения региональных конфликтов. Для поддержки экономических реформ Бейкер предлагал предоставить СССР техническую помощь, а в более широком контексте продвигал идею «единой и свободной Европы».
Темпы изменений в Восточной Европе нарастали, отслеживать события становилось все труднее. Так, 9 ноября 1989 г. неудачная попытка ослабить ограничения на выезд за рубеж привела к падению Берлинской стены. В четверг вечером мы с Деннисом Россом у себя в офисе смотрели захватывающие телерепортажи CNN. Наблюдая за тем, как вооруженные молотками жители Берлина разносят стену на куски, мы видели, что мир, который мы знали, вот-вот изменится, хотя не могли предположить, когда, с какой скоростью и в каких масштабах это произойдет. В течение нескольких недель граждане Болгарии, Чехословакии и Румынии свергли своих авторитарных правителей. Мы пытались делать прогнозы. В очередном аналитическом материале Группы политического планировании был предложен ряд инициатив, нацеленных на «консолидацию революций в Восточной Европе 1989 г.»
[11]. Мы писали, что «посткоммунистическая реконструкция Восточной Европы – процесс не менее сложный, чем реконструкция Западной Европы после победы над нацизмом», и настаивали на принятии серьезных программ технической и экономической помощи, реализуемых в сотрудничестве с нашими западноевропейскими союзниками и при этом не провоцирующих СССР.
Когда через месяц после падения Берлинской стены на корабле в штормовых водах Средиземного моря у берегов Мальты состоялась встреча Горбачева и Буша, советская империя фактически прекратила свое существование. Убеждая Буша, что США и СССР «просто обречены на диалог, координацию и сотрудничество и другого выбора у них нет»
[12], Горбачев всего лишь констатировал этот факт. Опираясь на итоги дискуссии в долине Джексон-Хоул, лидеры двух держав договорились о значительном сокращении ядерных и обычных вооружений и, главное, сигнализировали о возможности объединения Западной и Восточной Германии в рамках единого демократического государства. Это был шаг, который невозможно было даже вообразить в течение почти четырех десятилетий.
Никогда еще дипломатическая гибкость и дальновидность Бейкера не проявлялись с такой силой, как в период, когда менее чем через год после падения Берлинской стены, в октябре 1990 г., происходившие с небывалой скоростью события привели к официальному объединению Германии и ее вступлению в НАТО. В середине ноября 1989 г. на совещании нашей группы Фрэнк Фукуяма предложил Бейкеру выдвинуть инициативу по разработке основных принципов механизма объединения Германии. В подготовленном вслед за этим для госсекретаря материале Фрэнк сформулировал несколько таких принципов: будущее Германии должны определять сами немцы без вмешательства других государств; объединение должно происходить в контексте соблюдения Германией своих обязательств перед НАТО, принимая во внимание правовую роль и ответственность четырех союзных держав (Франции, Соединенного Королевства, США и СССР); процесс должен происходить постепенно, мирно и поэтапно; должны соблюдаться положения Хельсинкского акта, касающиеся нерушимости границ. Эти принципы, предложенные США, задали тон и определили механизм последующего дипломатического процесса. Кроме того, они позволили Бейкеру призвать Германию к решимости самостоятельно определять свое будущее, а также переубедить французов и британцев, поначалу скептически оценивавших возможности быстрого продвижения Германии к воссоединению, и вдобавок развеять опасения СССР, связанные с возможными стратегическими последствиями объединения Германии. Я понял, что тщательная разработка принципов предстоящих дипломатических переговоров зачастую становится первым шагом к достижению поставленных целей.
Бейкеру также пришлось преодолевать настороженность Белого дома и некоторых подразделений администрации. В одном из документов, подготовленных Бюро по делам Европы Госдепартамента США, Бейкеру рекомендовали не увлекаться непродуманными дипломатическими инициативами. Зеллик и Росс были категорически не согласны с этой рекомендацией. Зеллик несколько лет держал у себя на столе бумагу, полученную из Европейского бюро, и демонстрировал ее каждый раз, когда хотел напомнить (в шутливой форме, но на самом деле всерьез) о чрезмерной осторожности дипломатической службы Госдепа. Впрочем, Бейкер вряд ли нуждался в подобных напоминаниях. Учитывая головокружительную скорость перемен, происходивших в 1989 г., он вовсе не собирался отсиживаться на скамье запасных.
