Пикеринг руководил дипломатической миссией, которая в то время была крупнейшим в мире зарубежным представительством США и включала, помимо посольства в Москве, консульства в Санкт-Петербурге, Екатеринбурге и Владивостоке. В отличие от наших представительств почти во всех других странах, летом 1994 г. у нас работали всего несколько россиян – водителей, слесарей, служащих консульских отделов и помощников, выполняющих различные поручения американцев. Еще в середине 1980-х гг. (после скандалов, связанных с обвинениями в шпионаже и прослушивании разговоров) советское правительство запретило гражданам страны работать в американском посольстве, и Пикеринг только сейчас вновь начал принимать их на работу.
Пикеринг возглавлял «национальную сборную», включающую работающих в посольстве высокопоставленных представителей примерно 20 наших министерств и ведомств. Служащие Государственного департамента составляли менее половины из них. Остальные были сотрудниками министерства обороны, министерства финансов, министерства торговли, министерства сельского хозяйства, разведслужб и других ведомств. Я всегда считал, что «национальные сборные» – самый эффективный инструмент межведомственной координации (по крайней мере с позиций Госдепа). Умело координируя работу представителей министерств и ведомств, такой авторитетный посол, как Пикеринг, имел возможность не только быстро проводить в жизнь внешнеполитические решения Вашингтона, но и, поскольку влиятельные сотрудники этих учреждений работали у него под боком, в Москве, влиять на принятие этих решений.
Будучи представителем президента США в России, Пикеринг пользовался в Москве бóльшим авторитетом, чем сотрудники других американских государственных органов, а работающая в посольстве «национальная сборная» обеспечивала ему куда более мощную поддержку в Вашингтоне, чем любому другому высокопоставленному служащему Госдепа. Пикеринг умело использовал это преимущество. Ему не нужно было напоминать своей команде о том, что он назначен на свой пост самим президентом, – его уважали и без этого. Огромный опыт посла и его внимание к проблемам подчиненных гарантировали их лояльность, а он, в свою очередь, не раз помогал им в решении ведомственных задач, используя свою энергию и доступ к высокопоставленным должностным лицам в России. Подчиненные Пикеринга платили ему тем, что ничего от него не скрывали и слушались его. О том, насколько блестящим руководителем был наш посол, и о преданности ему «национальной сборной» говорит то, что не было случая, чтобы для него стали неожиданностью какая-либо акция разведслужб или появление на территории посольства представителей, например, органов правопорядка. Он не контролировал каждый шаг своих подчиненных – он просто проводил четкую политическую линию и мудро использовал свои широчайшие полномочия.
Заместителем Пикеринга и его знающим и очень опытным помощником в работе в России был Дик Майлз. Дик прекрасно разбирался в российских делах, превосходно владел русским языком и обладал здравым смыслом и способностью устанавливать контакты с представителями любых слоев российского общества. Эти качества делали его незаменимым работником, он служил примером для всех нас. Мой пост главы отдела политики номинально был третьим по значимости в посольстве. Поскольку Пикеринг часто бывал в разъездах, примерно половину своего почти двухлетнего срока пребывания в стране я исполнял обязанности заместителя посла, а несколько недель, когда в Москве не было ни Пикеринга, ни Майлза, – временного поверенного в делах США в России.
В отделе политики работали 27 человек – намного больше, чем в аналогичном отделе любой другой нашей дипломатической миссии, а также четыре помощника по административным вопросам и двое российских граждан, которые договаривались о встречах и переводили документы в офисе, отделенном от других помещений посольства, где сотрудники-американцы занимались секретной работой. Наша задача заключалась в том, чтобы передать в Вашингтон информацию «с места событий», донести до него свое видение российских политических и экономических реалий, чтобы там, в свою очередь, могли составить точное представление о ситуации в стране и учесть его наряду со множеством других соображений, переполнявших ящики для входящих сообщений в высоких кабинетах. Мы ездили по всей России, через все 11 часовых поясов, чтобы показать Вашингтону максимально объективную, насколько это было в наших силах, картину драматических событий, разворачивающихся в стране, изо всех сил пытающейся совладать сразу с тремя историческими трансформациями: крахом коммунистического режима и резким переходом к рыночной экономике и демократии; распадом советского блока и системы безопасности, которую он обеспечивал русским, вечно считающим себя незащищенными, и, наконец, крахом Советского Союза, а вместе с ним и Российской империи, создававшейся на протяжении нескольких столетий. Любая из этих трех трансформаций с трудом поддавалась контролю, а что делать сразу с тремя, было и вовсе не понятно.
В то неспокойное время любая поездка по России превращалась в незабываемое приключение. Помню ледяной вечер в быстро хиреющем сибирском городе Кемерово. Я провел его под землей, на глубине около 300 метров, беседуя с шахтерами. Во Владивостоке, в то время суровой криминальной столице российского «дикого востока», я встречался с несколькими местными авторитетами, выдающими себя за мафиози и с пеной у рта расписывающими новые «возможности для бизнеса», не имеющие ничего общего с рыночными бизнес-моделями, добросовестно пропагандируемыми западными экономическими советниками в Москве и Санкт-Петербурге. А однажды, в один из зимних дней, когда шел дождь со снегом, отправляясь в очередную поездку на Северный Кавказ, я с изумлением наблюдал за тем, как техник авиакомпании «Авиалинии Дагестана» – одной из бесчисленных не совсем законных постсоветских дочек Аэрофлота – удаляет с крыльев допотопного потрепанного Ила обледенение, вооружившись паяльной лампой. Это действо вселяло не намного больше уверенности в безопасности полета, чем полупустая бутылка водки, которую пилот с налитыми кровью глазами попытался спрятать, когда я, вскарабкавшись на борт, проходил мимо его кабины.
В середине 1990-х гг. Москву отличало особое, неповторимое очарование. Помню, как-то утром, отправившись на встречу в приемную московского мэра, почти у самого входа в здание мэрии я увидел группу мужчин в деловых костюмах, распластавшихся на снегу лицом вниз, и возвышающихся над ними вооруженных людей в форме и черных масках с прорезями для глаз наподобие лыжных. Люди в масках были сотрудниками службы охраны президента, возглавляемой быстро набирающим влияние бывшим телохранителем Ельцина Александром Коржаковым. Они прибыли с «визитом вежливости» к руководству группы «Мост», принадлежавшей одному из самых богатых олигархов России Владимиру Гусинскому. Офис компании располагался в здании мэрии, несколькими этажами ниже приемной мэра. Гусинский, как тогда говорили, «наехал» на Коржакова, и тот решил вежливо предупредить олигарха – в той форме, в какой это было принято делать в Москве в 1994 г.
Из-за царившего в Москве беззакония нередко возникали опасные ситуации. В начале осени 1995 г. в один из рабочих дней у всех на глазах неизвестный выстрелил из гранатомета по зданию нашей канцелярии. Граната пробила стену на шестом этаже и угодила в ксерокс. Металлические обломки и стекло полетели во все стороны. К счастью, в помещении в тот момент никого не было и никто не пострадал. Власти, как обычно, задержали нескольких подозреваемых, но настоящий преступник так никогда и не был найден. Такого рода происшествия были настолько привычной приметой московской жизни, что никто из прохожих и внимания не обратил на человека, средь бела дня разгуливающего по центру столицы с гранатометом в руках.
