Чтобы выиграть время и протестировать намерения России, Пентагон предложил программу «Партнерство во имя мира» – своего рода переходную форму сотрудничества бывших стран Варшавского договора с НАТО, нацеленную на установление доверительных отношений с этими странами, включая Россию, и предполагающую их официальное сотрудничество с Североатлантическим союзом. Клинтон сразу же подчеркнул, что страны, участвующие в программе «Партнерство во имя мира», «со временем могут быть приняты в НАТО», но на том этапе это не было сигналом о расширении НАТО. Ельцин и министр иностранных дел России Андрей Козырев выразили заинтересованность в участии в программе, однако затягивали переговоры, надеясь затормозить любое продвижение к расширению НАТО. Тем не менее усилия 1994 г. дали толчок этому процессу. В июле в Варшаве Клинтон публично заявил, что вопрос заключается не в том, будет ли НАТО расширяться, а в том, когда это произойдет. В декабре на саммите ОБСЕ в Будапеште Ельцин выразил недовольство, открыто заявив, что холодная война может превратиться в «холодный мир», и обвинял Клинтона и союзников по НАТО в «неверии в российскую демократию». Позднее в частном разговоре с Клинтоном Ельцин еще раз указал на свои опасения. «Согласиться на расширение границ НАТО в сторону российских границ, – сказал он, – для меня значит предать российский народ»
[38].
«Негативное отношение к планам расширения НАТО, – писали мы в Вашингтон после резкого заявления Ельцина в Будапеште, – разделяют представители практически всех политических течений в Москве»
[39]. Мы пытались показать несостоятельность свойственного американцам представления, что для решения практически любой, самой сложной проблемы достаточно всего лишь «запустить процесс». «Российскую элиту сейчас волнуют только результаты, – указывали мы в другой телеграмме в Вашингтон. – Если русские будут считать, что консультации по Боснии, расширению НАТО и другим спорным и волнующим вопросам никак не влияют на поведение Запада, это неизбежно приведет к обидам и недовольству. В такой ситуации сам процесс обсуждения будет служить лишь напоминанием русским об их слабости»
[40].
Клинтон успокаивал Ельцина, в частных беседах заверяя его, что решение о расширении НАТО не будет принято до завершения российских президентских выборов в июне 1996 г. Кроме расширения НАТО, Ельцина волновали и другие проблемы. Его политическое влияние ослабевало, состояние здоровья оставляло желать лучшего, а нагрузка, связанная с подготовкой к переизбранию на новый президентский срок, только усугубляла ситуацию. Из-за сердечной недостаточности он был не в лучшей физической форме, а неумеренное потребление алкоголя отнюдь не прибавляло ему бодрости. Помню, в конце 1995 г., когда я временно замещал посла, мы с Лисой вместе с небольшой группой высокопоставленных российских чиновников встречали в аэропорту Внуково российского президента, возвращающегося из зарубежной поездки. Он явно хорошо расслабился в пути и протопал мимо нас прямо к ожидавшему его лимузину, направляемый поддерживающим его под локоть телохранителем. Другой помощник «отдохнувшего» российского президента смущенно бормотал встречающим что-то вроде «чего уставились, расходитесь».
При поддержке большинства сплотившихся вокруг него российских олигархов Ельцин все-таки выиграл выборы, обойдя невзрачного, нехаризматичного кандидата от коммунистов. Сыграли свою роль и поддержка США, хотя и весьма топорная, и помощь американских советников. В связи с этим в 1996 г. в Time была напечатана статья под громким заголовком «Yanks to the Rescue: The Secret Story of How American Advisers Helped Yeltsin Win» («Янки спешат на помощь: как американские советники тайно помогли Ельцину выиграть выборы»). Владимир Путин позднее использует этот эпизод в качестве доказательства нашего лицемерия и вмешательства США во внутренние дела других стран в числе многих других претензий, которые он предъявит, чтобы оправдать собственные попытки влиять на американскую политику.
После переизбрания на второй срок в ноябре 1996 г. Клинтон запустил процесс расширения НАТО. Летом 1997 г. он официально пригласил в члены организации Польшу, Венгрию и Чехию. Позднее было подписано тщательно продуманное соглашение между НАТО и Россией, которое помогло снять некоторые волнующие Ельцина вопросы. Тем не менее, поскольку обиды русских, вызванные ощущением, что с их интересами не считаются, никуда не исчезли, на российском политическом небосклоне начали собираться тучи, нагоняемые сторонниками теории «удара в спину». Это оставило след на отношениях России с Западом, который будет ощущаться еще не одно десятилетие. Даже такой выдающийся государственный деятель, как Джордж Кеннан, архитектор политики ядерного сдерживания, назвал решение о расширении НАТО «самой большой ошибкой американских политиков за все время после окончания холодной войны».
* * *
В начале 1996 г. истек срок моего назначения в Москву. Меня отозвали в Вашингтон, где я занял пост управляющего делами Государственного департамента. На этом высоком посту я должен был обеспечивать незамедлительное исполнение поручений госсекретаря сотрудниками Госдепа. Хотя это было значительное продвижение вверх по карьерной лестнице, я с сожалением покидал Россию и расставался с интереснейшей работой в стране, где происходили такие серьезные изменения.
В последующие годы, когда случались горячие дебаты на тему «Кто виноват в том, что мы потеряли Россию», я часто думал о том, в чем мы оказались правы, а в чем ошибались. На самом деле мы не могли потерять Россию – просто потому, что она никогда не была нашей. Русские как нация тогда утратили веру в себя и уверенность в своих силах, и рано или поздно им пришлось бы заново создавать государство и экономику. В XX в., который был на исходе, думал я, целые поколения русских пережили долгие годы горя и лишений. Чтобы преодолеть последствия этой трагедии, понадобится не несколько лет, а несколько новых поколений. И сделать это за русских до сих пор не смог никто, даже США на пике своего могущества в период после окончания холодной войны.
Как позднее выразился Тэлботт, имея в виду используемое российскими реформаторами понятие «шоковая терапия», лучший рецепт безболезненного перехода России к рыночной экономике – «больше терапии, меньше шока». Но это было всего лишь одно из наших (возможно, ошибочных) представлений, лишь добрый совет, но отнюдь не грандиозная экономическая инициатива, в которой так нуждалась Россия, не новый План Маршалла, который помог бы быстро восстановить разрушенную постсоветскую экономику. Русские не потерпели бы масштабного иностранного вмешательства, нацеленного на перестройку их экономической жизни. Им ничего не оставалось, как пройти этот трудный путь самостоятельно.
Когда дело дошло до международных соглашений по безопасности, мы оказались не столь великодушны, как советовал Черчилль. Сидя в посольстве в Москве в середине 1990-х гг., мне казалось, что расширение НАТО было в лучшем случае преждевременным шагом, а в худшем – бессмысленной провокацией. Я понимал и принимал аргументы в пользу поддержки недавно освобожденных стран Центральной Европы, у которых были серьезные исторические основания опасаться жаждущей реванша России. Я отчетливо осознавал необходимость прочной привязки этих государств к западным институтам, но считал, что, прежде чем официально вступить в НАТО, они должны пройти через долговременное участие в программе «Партнерство во имя мира». Однако, как оказалось, я принимал желаемое за действительное, полагая, что мы могли открыть им дверь в НАТО, избежав долговременных негативных последствий для наших отношений с Россией, страдающей от собственного исторического ощущения незащищенности.
