Если говорить о первом этапе расширения НАТО и принятии в члены организации стран Центральной Европы, то Кеннан, на мой взгляд, несколько сгустил краски. Да, этот шаг сказался на перспективах наших отношений с Россией негативно, но отнюдь не фатально. По-настоящему серьезную стратегическую ошибку мы совершили – и тут Кеннан оказался провидцем – позднее, когда по инерции начали подталкивать к вступлению в НАТО Украину и Грузию, несмотря на прочные исторические связи России с обоими этими государствами и ее еще более резкие возражения, чем в случае со странами Центральной Европы. Тем самым мы нанесли нашим отношениям с русскими непоправимый ущерб и спровоцировали желание будущего российского руководства поквитаться с нами.
Сколько бы мы с русскими ни твердили друг другу, что от окончания холодной войны и распада СССР все только выиграли и никто не проиграл, нам все-таки не удалось предотвратить у них ощущение поражения и унижения, вызванное этими событиями. Исторические процессы протекают волнообразно, и Россия, как это было уже не раз в ее бурном прошлом, в конечном счете должна была оправиться от катастрофы. Рано или поздно должен был наступить момент, когда Россия стала бы достаточно сильной, чтобы отказаться от роли младшего партнера, в которой она чувствовала себя так некомфортно, даже если в долгосрочной перспективе ее роль как великой державы продолжала бы ослабевать. Этот момент настал раньше, чем ожидал кто-либо из нас.
4
Иордания: поворотный момент и сила партнерства
Король Хусейн выглядел ужасно: осунувшийся, бледный, с печальными, как затянутое облаками небо над Амманом в тот пронизывающе холодный январский день, глазами. Долгая борьба с тяжелой болезнью близилась к концу, рак побеждал, и монарх отбывал в клинику Мэйо в Миннесоте на очередную и последнюю пересадку костного мозга. Мы с Лисой приехали в аэропорт проводить короля. Там уже собрались представители королевской семьи и несколько высокопоставленных иорданских чиновников. Настроение у провожающих было подавленное и тревожное – все думали о том, что ждет их впереди, пытаясь заглянуть в будущее. Хусейн сидел на троне почти полвека, и иорданцам трудно было представить, чтó произойдет после ухода единственного правителя, которого они знали.
Небольшая группа провожающих выстроилась вдоль пути следования Хусейна к королевскому лайнеру. Он шел медленно, опираясь на трость. Было видно, что ему трудно двигаться. Его голос был непривычно тих и слаб, но он не утратил своей обычной учтивости. Я сказал королю, что мы думаем о нем и молимся за него, что он сам и его страна могут рассчитывать на нашу поддержку. Хусейн сжал мою руку, улыбнулся и прошептал несколько слов благодарности.
Рядом с Хусейном была заплаканная королева Нур. Она выглядела усталой и печальной, но изо всех сил старалась улыбаться. Наследный принц Абдалла и принцесса Рания тоже были здесь. Чета казалась немного ошеломленной – несколько дней назад они узнали, что наследуют престол и в скором времени станут королем и королевой Иордании.
Когда королевский лайнер поднялся в воздух, несколько телохранителей короля – рослых парней с Восточного берега реки Иордан – начали тихо всхлипывать. Я уже собрался уходить, как вдруг ко мне подошел пожилой придворный. Он взял меня за руку и спросил:
– Как вы думаете, увидим ли мы его еще?
[41]
* * *
Мое возвращение в Иорданию чуть более чем через 10 лет после первого назначения в эту страну, теперь уже в качестве посла, во многих отношениях было большой удачей. Во-первых, дипломатов моего возраста нечасто назначали на столь высокий пост. Во-вторых, я ехал в Иорданию в очень интересное время – в период, когда власть переходила от Хусейна к Абдалле. Этот процесс как бы символизировал начало глубоких изменений, начавшихся и в Иордании, и в регионе в целом. В-третьих, это было самое захватывающее путешествие из всех, в которые я когда-либо отправлялся вместе с семьей. Лиса работала в Государственном департаменте и занималась координацией работы с беженцами в регионе. По роду службы она часто выезжала за пределы Иордании. На своем бронированном внедорожнике моя супруга объезжала лагеря палестинских беженцев на территории от окрестностей Дамаска до густонаселенных центральных районов сектора Газа. Наконец мое новое назначение стало своего рода экзаменом на профессионализм. Мне предстояло в исторический переломный момент установить прочные отношения с новым руководством страны и вновь завоевать доверие небольшого, но чрезвычайно важного для нас партнера – Иордании.
Новое назначение я получил благодаря предшествующей ответственной «командировке» – на седьмой этаж Госдепартамента, в кабинет, расположенный между офисами госсекретаря и его заместителя. Более двух лет я возглавлял Исполнительный секретариат Госдепартамента. Это подразделение, где работали 160 человек, занималось обработкой непрерывного потока информации для высшего руководства Госдепа, подготовкой материалов для официальных встреч госсекретаря в Вашингтоне и за рубежом, организацией и разработкой графика поездок госсекретаря и контролем исполнения его решений. Мы также руководили Оперативным центром – работающим круглосуточно подразделением, ответственным за урегулирование конфликтов и обеспечение связи госсекретаря с высшими должностными лицами в наших посольствах и их зарубежными партнерами.
Это была престижная, хотя зачастую и неблагодарная, работа. Нас замечали в основном тогда, когда нужно было наказать или поощрить, то есть если возникали серьезные проблемы или мы совершали ошибки. В числе прочего Оперативный центр занимался организацией телефонных звонков министрам иностранных дел и другим руководителям иностранных государств, делая это с поразительной ловкостью даже в самые сложные моменты. Был, правда, один незабываемый случай в самом начале моей работы в новой должности. Глубокой ночью мне позвонил некий высокопоставленный чиновник из Госдепа. Он был в ярости: по ошибке его соединили не с тем абонентом, с которым он намеревался поговорить, – не с министром иностранных дел одной страны, а с министром иностранных дел другого государства, его соперником. Наш чиновник минут пять обсуждал с этим человеком разные важные вопросы, прежде чем понял, что произошла накладка. К счастью, у «правильного» министра иностранных дел, в отличие от его американского собеседника, оказалось достаточно чувства юмора, и катастрофы не произошло.
Служба на посту главы Исполнительного секретариата Госдепа в каком-то смысле служила продолжением моей работы на том же седьмом этаже в должности руководителя Группы политического планирования. Оба подразделения выполняли организационные и логистические функции, но если Группу, особенно во времена Бейкера, можно было сравнить с рулевой рубкой судна, то Исполнительный секретариат больше напоминал машинное отделение корабля, обеспечивающее слаженную работу всех частей сложного механизма. Опыт руководства этими двумя подразделениями помог мне понять, каким образом реализуются идеи, воплощаясь в конкретные политические шаги.
