Неопределенность, связанная с болезнью короля и неясностью порядка престолонаследия, сохранялась осенью и зимой следующего года. В этих условиях моя главная задача как посла США заключалась в том, чтобы продемонстрировать Иордании нашу поддержку в трудный для нее момент и сделать все возможное для стабилизации ситуации, учитывая, что мы сильно зависели от этой страны как партнера. Прочные партнерские отношения с Иорданией имели огромное значение с точки зрения безопасности Израиля и перспектив мирного урегулирования палестино-израильского конфликта. Несмотря на относительно небольшую численность населения и невысокий уровень развития экономики, Иордания имела для нас огромное геополитическое значение как умеренный и надежный партнер в этом сложном регионе. Иными словами, американская дипломатия оказалась в классической ситуации, когда ей представилась возможность мобилизовать и организовать помощь иностранных государств и международных организаций, а мне как послу – стать проводником этой поддержки, дирижируя оркестром нашей бюрократической машины и добиваясь от множества исполнителей и инструментов слаженного, гармоничного звучания.
Наследный принц Хасан с самого начала моей работы в новой должности был очень любезен и радушен. Не прошло и 10 дней после моего прибытия, как мне пришлось позвонить ему поздно ночью: нужно было срочно встретиться, чтобы обсудить удары по целям «Аль-Каиды» в Афганистане и применение США крылатых ракет в ответ на нападения на наши посольства в Восточной Африке.
Хасан без промедления согласился на встречу, и мы провели около двух часов, попивая его любимый напиток – односолодовый виски и обсуждая множество проблем помимо тех, которые освещали небо над Афганистаном. Мне показалось, что Хасан немного страдает от одиночества – он мало кому мог доверять, кроме ближайших родственников. Отчасти это объяснялось особенностями его характера, но была и другая причина: король постоянно тасовал людей из ближайшего окружения брата, чтобы тот не смог создать собственную базу политической поддержки. Кроме того, Хасан, естественно, близко к сердцу принимал истории, которые рассказывали о нем, чтобы представить его в невыгодном по сравнению с братом свете. Он был слишком горд, чтобы пытаться кому-то понравиться, но ревностно следил за тем, чтобы ему оказывали уважение не как брату короля, а как самостоятельной личности. Я изо всех старался показать, что искренне уважаю Хасана.
С принцем Абдаллой мы были почти ровесниками – разница в возрасте между нами составляла всего несколько лет. Вскоре после того, как я окончил Оксфорд, он проучился там год, и у нас был один и тот же научный руководитель – Альберт Хоурэни, который характеризовал мне в письме Абдаллу как «человека умного и яркого», но «созданного не для чтения книг, а для действия»
[46].
В конце августа 1998 г. принц Абдалла и его жена, принцесса Рания, пригласили нас с Лисой к себе домой на неофициальный обед. Абдалла был поклонником японской кухни и сам прекрасно готовил. Он угощал нас японской мраморной говядиной, приготовленной на гриле. Принимали нас просто, обед прошел в непринужденной обстановке. Кроме нас, на обеде присутствовали только члены королевской семьи – братья и сестры Абдаллы; его мать, принцесса Муна, очаровательная и очень практичная дама, вторая жена короля Хусейна, наполовину англосаксонка по происхождению, и ее отец, полковник Гардинер, ветеран итальянской кампании во Второй мировой войне. Этот вечер был первым из многих вечеров, которые нам предстояло провести с Абдаллой и Ранией в течение следующих нескольких лет, включая празднования Дня благодарения, когда мы угощали их индейкой, а они нас – пирогами. Это были веселые, открытые люди. Принцесса Рания тонко разбиралась в людях, а принц Абдалла очень гордился своей семьей и службой в армии, где он занимал высокие посты.
Поскольку проблемы со здоровьем короля Хусейна болезненно сказывались буквально на всех сторонах жизни страны, я изо всех сил старался максимально расширить круг общения, встречаясь не только с членами королевской семьи, но и с представителями других слоев иорданского общества. Я с легкостью установил контакт с премьер-министром Фаизом Тарауна, весьма общительным технократом с Восточного берега реки Иордан. Он был весьма осторожен, но его обеспокоенность в связи с экономическими трудностями явно нарастала. Министр иностранных дел Иордании Абдель Илах аль-Хатыб, блестящий профессионал, стал моим добрым другом. Познакомился я и с министром планирования – одной из самых высокопоставленных чиновниц в арабском мире, яркой личностью и ярой сторонницей реформ Римой Халаф, и с Самихом Баттихи, возглавлявшим в то время Главное разведывательное управление Иордании, – весьма искушенным и амбициозным деятелем, чей образ жизни явно не соответствовал зарплате, которую ему платило государство. Иорданская разведка всегда была важнейшим партнером США, а теперь она становилась реальной структурой власти.
Между тем наследный принц Хасан всячески старался показать, что способен управлять страной в отсутствие Хусейна, но не стремится узурпировать королевскую власть. Балансировать на такой платформе было чрезвычайно трудно. В сентябре Хасан наступил на любимую мозоль армейскому руководству, усомнившись в обоснованности сметы военных расходов и поставив вопрос о целесообразности увольнения в запас военнослужащих старшего поколения в целях создания возможностей служебного роста для молодежи. Эти шаги нельзя было назвать необоснованными, но армия была вотчиной короля, и Хусейн был очень расстроен, когда соответствующая информация – разумеется, густо приправленная комментариями оскорбленных в лучших чувствах генералов – просочилась в клинику Мэйо.
В течение всего срока моего пребывания в Аммане я легко получал доступ к любым высокопоставленным иорданским чиновникам – иногда, я бы сказал, даже слишком легко, особенно в первое время. Как-то Хасан пригласил меня присутствовать на закрытом совещании армейского руководства, посвященном подготовке к предстоящей встрече Совместной американо-иорданской военной комиссии. Я изо всех сил старался не привлекать к себе внимания, но не мог избавиться от ощущения неловкости. Слушая выступающих, наследный принц то и дело вставлял свои комментарии, причем делал это безапелляционным, даже покровительственным тоном и постоянно прерывал докладчиков, ставя под сомнение их аргументы. Его намерение было вполне понятно – он хотел обеспечить тщательную подготовку мероприятия, а заодно продемонстрировать свою осведомленность о ситуации в армии. Собравшимся, однако, это явно не нравилось. Они еле сдерживались и, несомненно, думали о том, что король Хусейн никогда не вел бы себя подобным образом.
Пока король проходил курс лечения, наследный принц постоянно был с ним на связи, но решил не навещать его в клинике Мэйо. Он считал, что должен оставаться «на хозяйстве» в Иордании, и Хусейн, видимо, разделял его мнение. Но из-за этого Хасан оказался в очень невыгодной тактической позиции, потому что другие авторитетные члены королевской семьи и высокопоставленные чиновники, многие из которых не жаловали наследного принца, постоянно летали в США, чтобы повидаться с королем. Так, командующий армией фельдмаршал Абдель Хафиз аль-Каабна, навещая короля, наябедничал ему на Хасана: тот якобы проболтался старшим офицерам, что Хусейн неизлечим и пора готовиться к возможному транзиту власти. Хасан позднее уверял меня, что никогда не говорил ничего подобного. Но кляуза фельдмаршала достигла своей цели: король был недоволен Хасаном. Затем в клинику Мэйо просочились слухи, что принцесса Сарват – неглупая, но иногда чересчур прямолинейная супруга Хасана – тайно подговаривала своего мужа, чтобы тот, став королем, немедленно назначил новым наследником престола их сына Рашида. Масла в огонь подливала и неотлучно находящаяся в клинике Мэйо королева Нур, которая всегда недолюбливала Хасана и Сарват.
