Подписанное в октябре 2000 г. президентом Клинтоном и королем Абдаллой Соглашение о свободной торговле между США и Иорданией сигнализировало о том, что мы верим в будущее этой страны – и не только с экономической, но, в неменьшей степени, и с политической точки зрения. Для США с их несравнимо более мощной экономикой значение этого соглашения было невелико и сводилось, помимо создания прецедента, разве что к гарантиям справедливых условий конкуренции для американского бизнеса на иорданском рынке. Для Иордании, напротив, соглашение стало серьезной поддержкой – как психологической, так и практической. Благодаря Соглашению о свободной торговле и Соглашению об особых промышленных зонах экспорт Иордании в США увеличился с $9 млн в 1998 г. до более чем $1 млрд к 2004 г. Существенно возросли и объемы предоставляемой ежегодно американской помощи – с $7 млн в 1996 г. до $950 млн в 2003 г., когда Иордания заняла третье место в списке получателей американской помощи.
Между тем король Абдалла начал весьма смело и энергично действовать в своей новой роли. Он быстро развеял сомнения, связанные с отсутствием у него опыта государственного управления, и доказал, что способен не только быть лидером внутри страны, но и отстаивать ее интересы за рубежом. Молодой король понимал, что демонстрация доброй воли главами многих государств мира и региона в связи со смертью Хусейна долго не продлится. Поскольку в отличие от своего отца Абдалла был свободен от бремени последствий войны в Персидском заливе и отказа вступить в коалицию «Буря в пустыне», ему удалось навести мосты с саудовцами и кувейтцами и с легкостью установить контакты с новыми молодыми лидерами в Бахрейне и Объединенных Арабских Эмиратах. Не имея за плечами длительной истории соперничества и напряженности, определявшей отношения его отца с такими лидерами, как Хафез Асад, он укрепил связи с Сирией и другими арабскими соседями. В течение первого года пребывания на троне Абдалла посетил столицы всех стран «Большой семерки». В числе его зарубежных поездок были и два очень продуктивных визита в Вашингтон, где он продемонстрировал даже больше ловкости в окучивании Конгресса и решительности в выбивании помощи своей стране, чем Хусейн.
У себя дома Абдалла создал привлекательный образ, демонстрируя здравый смысл и природную способность объединять страну. Яркий и прагматичный молодой король взял хороший старт в строительстве отношений с большинством весьма неуступчивых лидеров истеблишмента Восточного берега реки Иордан, а его нацеленность на модернизацию произвела глубокое впечатление на многих новых представителей микроскопического, в основном инертного, консервативного и не склонного к риску частного сектора. Поскольку Абдалла более 20 лет прослужил в армии, он мог рассчитывать и на лояльность военных. Кроме того, он не чуждался популизма – желая завоевать симпатии простых людей, старался вести себя как коренной иорданец, критикуя бюрократию за ее черепашью медлительность в Эз-Зарке и других беднейших районах страны.
Принц Хасан почти не проявлял недовольства и держался с достоинством. Самих Баттихи по-прежнему возглавлял иорданскую разведку, защищая короля с тыла, но все больше стремился расширить свои полномочия. Крепкий «боевой конь» с Восточного берега реки Иордан, бывший мэр Аммана Абдуррауф ар-Равабде занял пост премьер-министра. Он не был образцовым реформатором, но зато умел ублажать истеблишмент. Консерватизм Абдуррауфа ар-Равабде отчасти уравновешивался готовностью к риску Абделькарима аль-Кабарити, который теперь руководил королевским двором и поддерживал реформаторский настрой Абдаллы. Вместе им удалось провести множество преобразований: приватизировать телекоммуникационный сектор и несколько крупных компаний, ввести законодательную защиту прав на интеллектуальную собственность, создать новый консультативный совет по экономике и реализовать масштабную инициативу в области привлечения инвестиций в сектор информационных технологий. На первом этапе своего правления король работал засучив рукава и строго спрашивал с министров за невыполнение планов и несоблюдение сроков, к чему большинство из них, мягко говоря, не привыкли.
С королем было легко и приятно общаться, и мы обычно встречались несколько раз в неделю – либо в его офисе во дворце, либо в резиденциях в Аммане или Акабе, либо на мероприятиях на разных иорданских площадках. При этом я старался не отнимать у него много времени и не злоупотреблять его вниманием. Кроме того, я стремился уравновешивать контакты с членами королевской семьи и высокопоставленными правительственными чиновниками беседами с представителями различных других слоев иорданского общества, внимательно наблюдая за процессом транзита власти, пытаясь понять, чтó идет правильно, а в каких областях могут возникнуть проблемы.
Одним из видов профессиональной деформации дипломатов является так называемый клиентит – тенденция к отождествлению интересов страны пребывания с интересами страны, которой они служат. Одним из симптомов этого профессионального заболевания является избирательная слепота – мы перестаем замечать недостатки страны, в которой работаем, чему немало способствует соблазнительная легкость доступа к власть имущим и очевидная возможность влиять на их решения. Все годы, что я работал в Иордании, я очень боялся подхватить эту болезнь, но, видимо, иногда это случалось. Как я ни старался не отмахиваться от аргументов критиков иорданской элиты и не закрывать глаза на очевидные проблемы – стагнацию экономики, коррупцию (пускай по меркам региона не очень масштабную, но достаточно серьезную), политические репрессии (не столь жестокие, как в большинстве соседних стран, но регулярные), а также институциональное доминирование органов разведки (которые были ценным партнером США в регионе и не отличались криминальными наклонностями, как в большинстве соседних арабских государств, но тем не менее доставляли массу неприятностей), – боюсь, в своих суждениях мне не всегда удавалось сохранять полную объективность, не обходя острых углов. Но в период транзита власти от Хусейна к Абдалле слишком многое было поставлено на карту для США и, учитывая, что в регионе недостатки были относительны, а успехи редки, я не сомневался в значимости нашей поддержки Иордании.
В одной из телеграмм, отправленных в Вашингтон в начале 2000-х гг., я писал: «Если бы год назад, когда король Хусейн был при смерти, кто-нибудь спросил иорданцев, как их страна будет жить без него, лишь немногие из них предсказали бы впечатляющие успехи короля Абдаллы, которого они тогда почти не знали, в области экономических реформ и региональной дипломатии». Без преувеличения можно сказать, писал я далее, что Абдалла «за последние полгода сделал для структурных преобразований иорданской экономики больше, чем Хусейн за предшествующее десятилетие». Однако я предупреждал, что самое трудное ждет страну впереди, и указывал, что если Абдалла «намерен не обмануть ожидания и превратить достижения первого года своего правления в устойчивый успех Иордании, ему придется продемонстрировать реальные результаты структурных экономических реформ, попытаться сделать закоснелую политическую систему более открытой, а также заложить фундамент для защиты иорданских интересов в долгосрочной перспективе, учитывая, что регион в целом находится на пороге глубоких изменений»
[52].
