Башар был любезен, но держался самоуверенно, не проявляя ни малейших признаков нерешительности, вполне естественной для человека, который получил власть всего чуть больше года назад. Он смело судил о событиях в регионе и американской политике (для которой у него не нашлось ни одного доброго слова), пренебрежительно отзывался об Арафате, называя его ничтожеством и обвиняя в нерешительности, и попутно заметил, что Шарон и Израиль понимают только язык силы. О короле Иордании Абдалле Башар высказывался покровительственным тоном, а Мубараку и некоторым другим лидерам стран Персидского залива и вовсе отказал в уважении. Увлечение Башара современностью, видимо, касалось скорее гаджетов и технологии, чем политического и экономического прогресса. Как я позже сказал Пауэллу, самая благожелательная характеристика, которую можно было дать сирийскому президенту, была такова: хотя он еще не сложился окончательно как лидер, но уже ясно, что не следует питать иллюзий относительно возможности кардинальных изменений в политике Сирии. В основе стратегии выживания сирийского режима будет оставаться холодный расчет, ложь и жестокость.
Лидеры стран Аравийского полуострова были заняты грядущим транзитом власти и внутренними проблемами, в том числе реакцией общества на ночные телевизионные репортажи о насилии в Палестине. В Сане я встретился с подвижным как ртуть президентом Йемена Али Абдаллой Салехом. В руке он держал палку для управления верблюдом, сопровождая свои комментарии энергичными взмахами, от которых его помощники уворачивались с ловкостью, достигаемой только благодаря постоянной практике. В Омане я беседовал с мудрым, спокойным, все понимающим и исполненном чувства собственного достоинства султаном Кабусом – мне предстояло еще не раз встретиться с ним несколько лет спустя, когда он будет помогать нам организовывать секретные переговоры с Ираном. В Дохе я наблюдал за тем, как эмир Хамад предается любимому катарскому виду спорта – подтруниванию над саудовцами и отстаиванию собственной независимости. Лидеры Бахрейна и Кувейта мечтали установить с США прочные отношения, не попав при этом под перекрестный огонь, учитывая множество конфликтов в регионе.
С наследным принцем Саудовской Аравии Абдаллой, который в связи с немощью короля Фахда де-факто правил страной, я встретился на его конеферме недалеко от Эр-Рияда. Во время той беседы, как и во время других, которых было немало в последующие годы, он произвел на меня очень приятное впечатление своей прямотой и искренностью – качествами, довольно редко встречающимися в регионе. Он сравнивал американских чиновников со старательными, но туповатыми учениками, ничего не знающими о Ближнем Востоке и часто не учитывающими возможные последствия своих действий (или бездействия). Летом 2001 г. Абдаллу волновали главным образом усиливающиеся беспорядки в Палестине. Он призывал Белый дом к более активному участию в решении проблемы. Несмотря на недовольство нашей внешней политикой, эмир был гостеприимен и радушен. Вечером он предложил мне сыграть с ним в бедуинскую разновидность бочче. Абдалла спросил, знаю ли я правила игры, и в его глазах блеснул огонек. Я ответил, что нет, он широко улыбнулся и сказал:
– Хорошо.
Хотя ему явно стоило труда подняться с кресла, во время броска ему удалось согнуть колени, а движения запястья были точными и хорошо отработанными. Его гибкость и опыт с лихвой компенсировали нашу 30-летнюю разницу в возрасте – и я знал это, когда согласился сыграть с ним. Наследный принц с легкостью обыграл меня.
Я также сделал остановку в Абу-Даби, чтобы встретиться со стареющим шейхом Зайедом, чрезвычайно симпатичным, располагающим к себе лидером Объединенных Арабских Эмиратов. Шейх ясно дал понять, что его сильно огорчает американская политика в отношении арабо-израильской проблемы.
– 10 лет назад, – сказал он, – я очень надеялся на Америку и на мир в регионе. Теперь надежды почти не осталось. Я знаю, что Джордж Буш и Колин Пауэлл – хорошие люди. Пожалуйста, откройте им глаза на последствия происходящего.
Политические акции Америки на Ближнем Востоке начали падать в цене, и приоритетной задачей нашей дипломатии летом 2001 г. стало прекращение ослабления влияния США в регионе, связанного с ростом израильско-палестинского насилия
[66].
Тема Ирака и Саддама мелькала во всех этих беседах, но не была главным предметом обсуждений. Не считали ее приоритетной и в Вашингтоне. Хотя вице-президент и Пентагон потихоньку продвигали более жесткий подход к политике в отношении Саддама и призывали активизировать поддержку бежавшей из страны иракской оппозиции, проблема не рассматривалась как первоочередная. Текущая задача состояла в том, чтобы укрепить режим санкций и усилить сдерживание Саддама. Пауэлл руководил обновленным проектом введения умных санкций, предполагающим отказ от большинства неэффективных или даже контрпродуктивных мер, ухудшающих условия жизни иракского гражданского населения, а также введение узконаправленных мер контроля над вооружениями, в том числе запрета на использование военных технологий, а также технологий двойного назначения. Действующая администрация, как и предыдущая, была не против смены режима в Багдаде в долгосрочной перспективе, но так же, как и ее предшественница, опасалась, что процесс решения этой задачи угрожает возможной потерей контроля над ситуацией. На закрытом брифинге, организованном для нескольких ключевых сенаторов после возвращения из турне в июле 2001 г., я вновь повторил, что Ираку и региону, несомненно, будет лучше без Саддама, но смена режима не должна навязываться извне. Я и понятия не имел, что настроения в администрации вскоре изменятся.
* * *
Тем утром во вторник 11 сентября 2001 г. я сидел за столом у себя в кабинете в Госдепартаменте и читал ежедневные краткие сводки разведки, как вдруг на экране телевизора замелькали первые сообщения об атаке на Всемирный торговый центр в Нью-Йорке. Потом я с ужасом увидел, как самолет врезается во вторую башню, и постепенно начал осознавать масштабы катастрофы. Поступали сообщения о готовящихся новых терактах, и началась эвакуации служащих Госдепартамента. Тысячи сотрудников организованно покидали здание. У многих в глазах стояли слезы. Я быстро прорвался сквозь толпу, нашел Лису и сжал ее в объятиях. Примерно через час мы с несколькими коллегами вернулись на свои рабочие места, не зная, чего ожидать в этом бесповоротно изменившемся мире.
В это время еще один угнанный самолет врезался в здание Пентагона. Из окна моего кабинета на шестом этаже Госдепартамента были видны клубы дыма над Потомаком. Это напомнило о необходимости обеспечить безопасность сотрудников Ближневосточного бюро, работающих за границей. Под руководством Джима Ларокко сотрудники Бюро с присущей им добросовестностью и профессионализмом начали обзванивать все наши зарубежные представительства. На седьмом этаже Рич Армитидж постоянно был на связи с Белым домом и с секретарем Пауэллом, который в это время находился в Перу, на сессии Генеральной Ассамблеи Организации американских государств. Узнав об атаке, Пауэлл немедленно вылетел в Вашингтон, но ему предстояло провести в воздухе восемь часов, так что он должен был прибыть только к вечеру.
