В тот день, сидя в опустевшем здании, я пытался собраться с мыслями и решить, что делать дальше. Было уже ясно, что ответственность за нападение лежит на «Аль-Каиде». Первым шагом, очевидно, должен был стать немедленный ответный удар по этой организации и покровителям «Талибана» в Афганистане. Только что погибли 3000 человек – невинные жертвы крупнейшей атаки на территории США со времен Перл-Харбора. Террористам следовало дать решительный отпор. Но важно было также понять, какие возможности открываются в связи с кризисом. За первые несколько часов после нападения большинство представителей международного сообщества выразили нам сочувствие и предложили поддержку. Одним из первых президенту США позвонил Владимир Путин, предложив российскую помощь. Быстро связались с ним и руководители Ирана, которые поспешили осудить теракт. Был ли у нас шанс использовать общее чувство отвращения к террористам и мобилизовать региональное и международное сообщество для ответных действий? Могли ли США в момент страшной трагедии использовать в своих интересах почти беспрецедентную, глобальную поддержку и снова захватить инициативу на Ближнем Востоке? Могли ли мы не только выработать стратегию, нацеленную на жесткий отпор террористам и всем укрывающим их на своей территории государствам, но и предложить положительную повестку дня, которая в конечном счете не дала бы растерянности и гневу сломить нас, чего так добивались экстремисты?
Наши компьютерные системы почти весь день не работали, поэтому мне пришлось сесть за стол и написать записку госсекретарю от руки. Я очень спешил, но старался писать как можно более разборчиво. Текст занял четыре страницы желтой бумаги формата А5.
Мои соображения были просты. Разумеется, ключевое значение сейчас будет иметь немедленное применение силы и использование американских военных и разведывательных рычагов для давления на Афганистан. Но одновременно перед нами открылись впечатляющие и вполне реальные дипломатические возможности. Такие наши противники, как Иран, серьезно заинтересованы в устранении «Талибана» и установлении жесткого контроля над афганскими политиками. Поэтому мне представлялось целесообразным рассмотреть вопрос о сотрудничестве с ними и создать задел для развития отношений в долгосрочной перспективе.
Демонстрационный эффект успешного подавления «Талибана» и «Аль-Каиды», писал я, повлияет на настроения в других государствах, полностью или частично поддерживающих терроризм, – таких, например, как Ливия и Сирия. Мы должны воспользоваться моментом, когда жесткая дипломатия и такой серьезный фактор давления, как единодушное осуждение международным сообществом терроризма после трагедии 11 сентября, могут стать ключевым инструментом воздействия на Каддафи и Асада. Что касается Саддама, то я сомневался в его способности прозреть и изменить поведение, но утверждал, что сейчас наши шансы на ужесточение сдерживания Ирака и получение международного одобрения умных санкций высоки как никогда. Мы могли бы использовать ужасные события 11 сентября в качестве лекарства против усталости от политики сдерживания и ужесточить ограничения, частично смягченные, но еще не снятые окончательно.
Далее я писал, что теперь у нас появилась возможность договориться о принятии странами Персидского залива мер по обеспечению коллективной безопасности. Сотрудничество в этой области обсуждалось 10 лет назад, после операции «Буря в пустыне», но эти меры никогда не носили системного характера. На фоне жестокого насилия в период второй интифады у нас появилась возможность вновь утвердить американское влияние в регионе, решительно выступив против насилия и вновь показав израильтянам и палестинцам перспективы политического решения конфликта. В заключение я предлагал новой администрации изменить фокус внимания и сосредоточиться на рассмотрении долгосрочных факторов нестабильности на Ближнем Востоке, особенно учитывая значимость осторожного подталкивания стран региона к большей экономической и политической открытости. В частности, этому способствовало бы создание регионального банка экономического развития. Другой возможностью могла стать новая инициатива в области помощи региону, направленная на стимулирование измеримого в количественных показателях прогресса в области реформ и сотрудничество в борьбе с терроризмом.
Трагедия 11 сентября поставила нас перед лицом новой реальности: исламизм, возникший в 1979 г., когда революция в Иране, нападение террористов на крупнейшую в мире мечеть в Мекке и вторжение советских войск в Афганистан привели к смертельно опасному региональному и идеологическому противостоянию, теперь окреп, приобрел экстремистскую направленность и в итоге привел к насилию в глобальном масштабе. Не стоило надеяться, что проблема решится сама собой. Разворачивающиеся процессы не были столкновением двух цивилизаций – скорее, схваткой внутри цивилизации, следствием глубокого раскола в мусульманском мире, оказавшемся в состоянии отчаянной идеологической войны. Наши возможности непосредственного воздействия на эти процессы были весьма ограничены. Однако мы могли бы способствовать пониманию необходимости создания такого геополитического порядка, который перекрыл бы экстремистам кислород и лишил их возможности сеять хаос, а также оказать серьезную поддержку умеренным силам, дав им возможность продемонстрировать, чтó они способны предложить простым людям.
Я вручил свою записку госсекретарю сразу после его возвращения в Вашингтон. Он устал и, естественно, был очень занят, но любезно поблагодарил меня. В числе прочего меня всегда восхищала в Пауэлле его способность буквально источать уверенность и спокойствие даже в самых трудных обстоятельствах. Я отчетливо ощущал их и теперь, хотя Пауэлл ничего не говорил. Уходя из его кабинета, я сказал, что он может рассчитывать на Ближневосточное бюро. Госсекретарь устало улыбнулся и сказал:
– Я знаю, что могу на вас положиться.
В следующие несколько дней мы подготовили несколько более подробных материалов по Ирану, Ливии и израильско-палестинскому вопросу, развивающих подход, сформулированный в первой, торопливо написанной от руки записке. На первом после событий 11 сентября совещании руководителей подразделений Госдепа, состоявшемся 13 сентября, Пауэлл озвучил некоторые мои соображения, подчеркнув, что наряду с необходимостью продемонстрировать твердость и дать жесткий и решительный отпор террористам следует внимательно отнестись к дипломатическим возможностям, открывающимся даже в момент самых страшных национальных трагедий.
Осенью 2001 г. наши военные и ЦРУ бросились помогать афганской оппозиции и занялись свержением режима талибов в Кабуле, и мы спокойно приступили к реализации ряда предложенных нами ближневосточных инициатив. В конце сентября Райан Крокер начал прямой диалог с иранцами об Афганистане, в результате которого было сформировано новое афганское правительство. В начале октября я негласно встретился в Лондоне с ливийской делегацией во главе с Муссой Куссой, шефом разведки Каддафи, и реанимировал переговоры по Локерби и терроризму, начатые еще администрацией Клинтона. В том же месяце я еще раз посетил Дамаск и встретился с Башаром Асадом, после чего тот начал обмениваться с нами информацией – правда, не слишком полезной, хотя в одном случае сирийский лидер заблаговременно предупредил нас о готовящихся терактах на американских объектах в Бахрейне.
