– У вас есть возможность сделать доброе дело для региона, свергнув Саддама, или очень злое дело, если это приведет к беспорядкам, распаду Ирака и другим региональным проблемам, которые останутся нерешенными. Мы с вами будем много лет либо пожинать добрые плоды, либо страдать от последствий содеянного
[70].
Принц не скрывал, какой вариант считал наиболее вероятным.
И он был не одинок. Мубарак, король Абдалла и другие арабские лидеры опасались, «что [Соединенные Штаты] вмешаются, создадут беспорядок, а затем бросят их на произвол судьбы, предоставив им самим разбираться с последствиями». Их беспокойство было вызвано «трезвым соображением, что риски, создаваемые неопределенностью ситуации после смены режима, перевешивают угрозу, которую в настоящее время представляет собой Саддам». Я указывал, что «иракская оппозиция раздроблена, слаба и неспособна к самоорганизации, а тем более к обеспечению безопасности и стабильности и строительству гражданского общества в Ираке после Саддама», и снова выражал уверенность (которую, как я знал, разделял Пауэлл), что «войти в Ирак будет намного легче, чем выйти из него» – что постконфликтная ситуация может стать намного более серьезной проблемой, чем породившая ее военная операция
[71]. Учитывая все эти риски, на встрече послов в Ближневосточном бюро в феврале я сказал, что «именно по этой причине мы никогда не пойдем на это в одиночку, без поддержки мирового сообщества».
Вице-президента Чейни не убедили наши отчеты о настроениях в регионе, и, учитывая серьезные опасения администрации по поводу Саддама, в марте он решил сам съездить на Ближний Восток. Я присоединился к делегации в качестве представителя руководства Госдепартамента. За обманчивыми мягкостью и хладнокровием вице-президента скрывался острый ум и жесткие взгляды. На протяжении всей 10-дневной поездки он был очень любезен, приглашал меня на бóльшую часть встреч и приветствовал мое участие в работе, хотя не всегда соглашался со мной. Перед поездкой у меня была слабая надежда на то, что непосредственно на месте, убедившись в сопротивлении региональных лидеров и их озабоченности урегулированием израильско-палестинского конфликта, вице-президент поймет, что еще рано думать о войне и что следует отложить эти мысли до того момента, пока для нее не появится более серьезный повод, а в регионе не сложится более благоприятная ситуация. Армитидж был настроен скептически и оказался прав. Судя по всему, поездка укрепила Чейни в мнении, что именно быстрая насильственная смена режима будет иметь ключевое значение для изменения ситуации в регионе, а не наоборот.
Сыграло свою роль и то, что некоторые арабские лидеры в присутствии Чейни высказывались об Ираке более сдержанно, чем когда мы беседовали с глазу на глаз. Для арабской политической культуры характерны недомолвки и намеки, и сигнал, который посылали Чейни во многих столицах региона, на самом деле был таков: «Делай, что считаешь нужным, но делай это хорошо, и разбуди нас, когда все кончится». В Лондоне Чейни прямо сказал, что президент твердо намерен свергнуть Саддама. Британцы были обеспокоены его готовностью при необходимости действовать в одиночку.
– Коалиция – это хорошо, – заявил вице-президент, – но это не главное.
Межведомственные дебаты шли всю весну и продолжились в начале лета. Процесс, который должен был сгладить серьезные противоречия – главным образом между Пауэллом, с одной стороны, и Чейни и Рамсфелдом, с другой, направляли сотрудники аппарата Совета национальной безопасности, поддерживавшие (как нам во всяком случае казалось) сотрудников аппарата вице-президента и гражданских чиновников Пентагона. В сущности, Рамсфелд даже не пытался скрывать свое пренебрежительное отношение к процессу. Он обычно ссылался на то, что у него нет времени читать бумаги перед важными встречами, а когда не хотел раскрывать свои истинные намерения, старался напустить туману или втянуть собеседника в диалог по методу Сократа.
Мы все еще думали, что можно, как ранее выразился Пауэлл, «остановить поезд», который на самом деле уже мчался на всех парах. В записке, подготовленной для госсекретаря перед встречей с президентом в апреле 2002 г., я использовал другое, но тоже ошибочное сравнение, предложив ему «взять на вооружение приемы дзюдо, то есть использовать против противника его же оружие – в данном случае, безумные утверждения министерства вооруженных сил США»
[72], или, иными словами, попытаться повлиять на президента, показав все риски войны и ее последствий. Такая тактика не привела к серьезным результатам, учитывая, что в период после событий 11 сентября упор делался на действие, а благоразумие считалось проявлением слабости. В начале июня президент произнес в Уэст-Пойнте речь, в который выразил свое растущее нетерпение и сформулировал собственное понимание цели. В мире после 11 сентября ключевым фактором обеспечения безопасности стало наступление, а не оборона. В отношении Ирака это означало, что мы по умолчанию должны принять превентивные меры. Это был глубоко неверный подход, но он вызвал горячий отклик в администрации и американском обществе.
Позже тем летом мы сделали еще одну попытку убедить президента и администрацию отказаться от войны, перечислив все риски плохо подготовленного и необдуманного военного вмешательства. Дэвид Пирс, сотрудник дипломатической службы Госдепа, в то время возглавлявший в Ближневосточном бюро отдел Ирака и Ирана, разработал первоначальный проект документа, показав в общих чертах все, что могло пойти не так в случае, если бы мы решились начать войну. Вместе с Дэвидом и Райаном мы провели мозговой штурм, оказавшийся самым бессмысленным и бесплодным за все время нашей работы. Финальный вариант документа, переработанный Дэвидом, был больше похож на торопливое перечисление страшилок, чем на серьезный аналитический материал. Это было изготовленное наспех противоядие, призванное излечить наших антагонистов в госструктурах, видевших ситуацию в розовом свете, от необоснованного оптимизма.
Многие аргументы, изложенные в меморандуме, озаглавленном «Ирак: идеальный шторм», теперь, по прошествии времени, кажутся совершенно очевидными
[73]. В частности, мы указывали на глубокие внутренние противоречия на религиозной почве в Ираке, которые жестко контролировал Саддам, не давая им выйти на поверхность. Мы также предупреждали об угрозе общественных беспорядков и мародерства в случае уничтожения или роспуска иракских вооруженных сил и служб безопасности после свержения Саддама, а также об опасности окончательного краха и без того почти разрушенной гражданской инфраструктуры. Мы писали, что у региональных игроков может возникнуть соблазн вмешаться и использовать слабость Ирака в своих интересах, причем главным бенефициаром в этом случае станет, скорее всего, Иран. Из-за отсутствия традиций демократического управления и рыночной экономики в Ираке вряд ли осуществятся оптимистичные ожидания Пола Вулфовица и других сторонников смены режима. Если США развяжут войну, и особенно если они сделают это практически в одиночку, без международной поддержки и без убедительных оснований, мы будем нести основную ответственность за безопасность, порядок и восстановление страны в послевоенный период. Это может перекрыть кислород всем другим приоритетам в области национальной безопасности, стоящим на повестке дня администрации.
