Подход Обамы к России вначале был осторожным. Принимая власть, он сказал в одном из телевизионных интервью, что, по его мнению, имеет смысл изучить возможность «перезагрузки» отношений с этой страной. У нас по-прежнему были серьезные разногласия в связи с российской агрессией в Грузии, а также немало других проблем, но существовали и точки соприкосновения – почва, которую можно было бы вспахивать более эффективно. Во время избирательной кампании 2008 г. Обама говорил о своем твердом намерении ослабить угрозу ядерной войны, готовности вести прямой диалог с иранским режимом и заинтересованности в более эффективном подходе к войне в Афганистане. Все эти приоритеты выиграли бы от оздоровления американо-российских отношений.
Конфликт в Грузии в дальнейшем охладил мои ожидания. Я продолжал оставаться на своей позиции, считая, что выбор возможностей в отношениях с Россией у нас невелик, поскольку эта страна по-прежнему была намного скорее путинской, чем медведевской. Тем не менее мы еще могли попытаться найти оптимальный баланс между возможностью сотрудничества в отдельных областях и неизбежными разногласиями. Я нашел единомышленника в лице Майка Макфола, нового главного эксперта по России в аппарате СНБ. В первый раз я встретился с ним в начале 1990-х гг., на баскетбольной площадке нашего посольства в Москве. Это было во время моей первой командировки в Россию. Майк в то время трудился в Московском центре Карнеги. В правительстве он действовал так же энергично, как и на баскетбольной площадке, и в работе над «перезагрузкой» демонстрировал такую же целеустремленность и творческий подход, как в игре.
Однако Макфол был не в восторге от первого предложенного мной шага. Я считал, что донести до Москвы серьезность намерений администрации Обамы поможет письмо от имени президента США с подробным изложением наших представлений. Я предлагал подготовить проект письма, а затем, после подписания президентом, вместе доставить послание в Москву. Майк считал, что это был подход XIX в. – разве что письмо было бы напечатано на компьютере, а не написано пером. Но я утверждал, что русские оценят традиционный подход и, соответственно, серьезность наших дипломатических намерений и это поможет нам продвинуться вперед. В конечном счете я убедил Майка. Мы сочинили длинное, подробное письмо, передали черновой вариант президенту и, получив его одобрение, в начале февраля 2009 г. вылетели в Москву. Я также вез туда написанное от руки послание госсекретаря Клинтон министру иностранных дел Лаврову. Хиллари Клинтон скептически оценивала успех «перезагрузки», но считала, что попробовать стóит.
Два дня мы с Макфолом вели интенсивные обсуждения с Лавровым и другими российскими высшими должностными лицами. Все прошло лучше, чем мы ожидали, и 13 февраля я сообщил госсекретарю, что «поездка в Москву убедила меня в существовании серьезных возможностей, хотя я реалистично оцениваю потенциальные трудности, связанные с попыткой "переключить скорость" в контактах с российским руководством, полностью поглощенным проблемами, возникшими в связи с ухудшающимся экономическим положением страны, и не уверенным в том, будет ли служить оттепель в отношениях с США их интересам». Меня поразило, как сильно обеспокоены в Москве глобальным финансовым кризисом, который быстро остановил российский экономический бум. «Подъемные краны, которые доминировали в городским пейзаже в течение нескольких лет, когда я служил послом, теперь простаивают, – писал я. – Банкиры и высшие должностные лица, собравшиеся в приемной министра финансов в ожидании встречи с ним… уже не были такими заносчивыми, как раньше; они явно пребывали в унынии». Авторитарная модель модернизации Путина и Медведева не справлялась с кризисом, чтó могло заставить Кремль попробовать ослабить напряженность в наших отношениях
[122].
Конкретные вопросы, поднятые президентом Обамой в письме Медведеву, русские услышали, хотя и восприняли с некоторой опаской. Обама четко очертил области наших разногласий, прежде всего относительно статуса Абхазии и Южной Осетии. Столь же ясно он выразил свою точку зрения на проблему нарушения прав человека. Русские не стали подробно обсуждать конфликт в Грузии или бить себя кулаком в грудь, напоминая о политике США в отношении бывшего Советского Союза. Но Лавров сигнализировал о непосредственной заинтересованности в переговорах о подписании нового Договора о мерах по дальнейшему сокращению и ограничению стратегических наступательных вооружений (СНВ-III), поскольку срок действующего договора
[123] истекал в конце 2009 г.
«Никакой другой пункт послания президента не привлек такого внимания русских, как абзац об Иране и ПРО», – писал я госсекретарю Клинтон. Тщательно подбирая слова, президент подчеркивал, что стратегия США в области ПРО, включая планы размещения объектов ПРО в Польше и Чехии, которая так беспокоила русских, в настоящее время пересматривается и что, соответственно, прогресс в области предотвращения угрозы, создаваемой ракетной и ядерной программами Ирана и обуславливающей наши европейские планы, оказал бы непосредственное влияние на процесс пересмотра стратегии. Русские не могли не понимать, чтó из этого следовало
[124].
В начале марта в Женеве состоялась предварительная встреча госсекретаря Клинтон с российским министром иностранных дел Лавровым. Ее омрачила только одна незначительная оплошность. Когда госсекретарь Клинтон вручала Лаврову красную кнопку, символизирующую намерение США сломать лед в отношениях с Россией, слово «перезагрузка» (reset) было по ошибке переведено как «перегрузка». Но Лаврова трудно было чем-либо смутить. Он не стал злорадствовать по поводу ошибки переводчика (по крайней мере слишком явно), госсекретарь тоже отреагировала спокойно, и только у СМИ появился повод повеселиться.
В начале апреля у президента Обамы также состоялась первая встреча с Медведевым – в Лондоне, на полях саммита «Большой двадцатки», посвященного главным образом продолжающемуся экономическому спаду, вызванному финансовым кризисом 2008 г. Они встретились в Винфилд-хаусе, роскошной резиденции американского посла в Великобритании, расположенной в тихом уголке Риджентс-парка. Должен признаться, что, пока мы ждали Медведева и российскую делегацию в обеденном зале, я думал не столько о главных пунктах повестки дня «перезагрузки», сколько о том, как когда-то, еще застенчивым 22-летним парнем в дешевом костюме, впервые вошел в этот зал, куда был приглашен на торжественный прием в честь студентов, получивших стипендию Маршалла, пытаясь казаться незаметным на фоне изящных деревянных панелей. Мне и теперь немного хотелось слиться с фоном: мой костюм был не намного лучше, чем тогда. И все же на этот раз я чувствовал себя более уверенно.
С самого начала стало понятно, что Медведев очень хотел установить контакт с Обамой и попытаться провести «перезагрузку» своей рекламной кампании как эффективного президента и мирового лидера. Это не означало, что он собирался позволить давить на себя; напротив, он упорно отстаивал интересы России, действуя в рамках крайне жестких представлений Путина, но обходился без саркастических комментариев, которые так любил делать его патрон. Он подчеркнул, что к концу года обязуется завершить работу по подготовке СНВ-III, предусматривающего значительное сокращение запасов стратегических ядерных вооружений. Он предложил дать нам возможность доставлять войска и оборудование в Афганистан через российское воздушное пространство, что давало нам значительные преимущества с точки зрения снижения зависимости от доставки через Пакистан. К нашему немалому удивлению, Медведев признался Обаме, что Россия недооценивала скорость реализации и опасность ядерной и ракетной программ Ирана. Он хотел понять, как далеко более жесткая линия в отношении Ирана позволила бы продвинуться по вопросу ПРО. Несмотря на то, что Медведев критически высказался о планах размещения системы ПРО в Европе и наших претензиях в отношении Грузии, общий тон разговора неожиданно оказался позитивным – Медведев явно надеялся показать, что неплохо себя чувствует в роли президента.
