– Кел, любитель чеддера, – произносит Лена. Рукопожатие крепкое. – Наслышана о вас.
Быстро ехидно улыбается Келу, вручает сыр. Кел улыбается в ответ.
– Да и я о вас.
– Уж конечно, еще бы. Как справляетесь у О’Шэев? Без продыху?
– Справляюсь, – говорит Кел. – Но понимаю, почему тот дом никому не был нужен.
– Тут не шибко много народу рвется дома покупать. В основном молодежь уезжает в город как можно быстрее. Остаются, только если работают на семейной ферме или им нравится в этих краях.
Норин сложила руки под грудью и глядит на них с материнским одобрением, от которого у Кела все начинает зудеть. Лена – руки в карманах джинсов, одним бедром опирается о стойку, – ей вроде как все нипочем. Есть в ней ненатужный покой, взгляд ее прям, не смотреть ей в глаза трудно. Март был прав хотя бы в этом: ее присутствие замечаешь.
– А вы, значит, остались? – спрашивает Кел. – В сельском хозяйстве?
Лена качает головой.
– Была. Продала ферму, когда муж помер, оставила только дом. Хватит с меня.
– Вам, значит, нравится в этих краях.
– Нравится, ага. Город мне б не подошел. Весь день да всю ночь слушать чужой шум.
– Кел жил в Чикаго, раньше-то, – вставляет Норин.
– Я знаю, – говорит Лена, весело дернув бровью. – А вы что ж тут делаете?
Что-то в Келе хочет, чтобы он расплатился за сыр и убрался, пока Норин не вызвала священника – женить их не сходя с места. При этом явился он сюда сегодня с определенной целью – помимо того, что у него закончилось то-сё. Усложняется все еще и тем, что Кел не помнит, когда последний раз был в одном помещении с женщиной, потолковать с которой был бы не прочь, и он не уверен, очко это в пользу того, чтобы остаться или чтобы проваливать к чертям из Доджа
[20].
– Видать, и мне в этих краях нравится, – говорит.
Лене явно все еще весело.
– Многим так кажется, пока на постоянку не переберутся. Перезимуйте тут, тогда и потолкуем.
– Ну, – возражает Кел, – я не то чтобы неженка. Доводилось и в лесной глуши жить, когда пацаном был. Считал, что там же сразу и осяду, но, похоже, задержался в городе дольше, чем думал.
– Что ж вас достает? Дел мало? Или мало тех, с кем этими делами заниматься?
– Не-а, – говорит Кел, улыбаясь чуточку застенчиво. – Ни с тем ни с другим у меня проблем нет. Но, надо признать, по ночам я слегка дерганый – никого ж рядом нету, кто б заметил, если вдруг какие неприятности возникнут.
Лена хохочет. Смех у нее хороший – откровенный, гортанный. Норин фыркает.
– Ой, да господь с вами. Вы ж привыкли к вооруженным грабежам да перестрелкам. – Испытующий взгляд сообщает Келу, что Норин осведомлена о его работе, хотя кто б сомневался. – У нас тут ничего такого не бывает.
– Ну, я и не прикидывал, что бывает, – говорит Кел. – Я имел в виду детишек, кому скучно и они ищут, чем бы развлечься. Нас таких была банда, мы хулиганили по соседям – подставляли помойные ведра с водой кому-нибудь под дверь, стучали и убегали или брали здоровенный мешок из-под чипсов, наполняли его пеной для бритья, подсовывали открытый край под дверь и топали по мешку. Такая вот дурь. – Лена опять хохочет. – Я подумал, пришлому может перепасть такое вот обращение. Но, видимо, как вы и сказали, молодежь тут не задерживается. Похоже, я единственный моложе полтинника на мили вокруг. Не считая присутствующих.
Норин вцепляется в это.
– Вы только послушайте его – делает тут из нас предбанник Господень! В округе полно молодежи. У меня самой четверо, но они проказничать не пойдут, знают: пусть только попробуют – устрою им красные задницы. У Сенана с Анджелой тоже четверо, и у Мойниханов парнишка, и у О’Конноров трое, и все мировецкие молодые люди, никаких с ними хлопот…
– И у Шилы Редди шестеро, – говорит Лена. – В основном все дома. Хватит вам столько?
Норин поджимает губы.
– Если у вас какие хлопоты и были, – сообщает она Келу, – они от этой шатии.
– Да? – говорит Кел. Пробегает взглядом по полкам, берет себе банку с кукурузой. – Бедовые они?
– Шила нищая, – говорит Лена. – Вот и все.
– Выучить ребенка манерам не стоит ничего, – обрезает Норин, – или отправить его в школу. И каждый раз, когда ребятня эта здесь появляется, чего-то недосчитаешься. Шила говорит, я не могу это доказать, но я-то знаю, что у меня в лавке есть, а… – Тут она вспоминает о Келе – тот мирно изучает шоколадные батончики – и осекается. – Шиле бы голову свою привести в порядок, – говорит.
– Шила справляется как может с тем, что ей выпало, – говорит Лена. – Как и все мы тут. – Обращается к Келу: – Мы с ней дружбанились, еще в школе. Мы тогда были бешеные. Вылезали из окон по ночам, шли в поля бухать с пацанами. Гоняли попутками в город на дискотеки.
– Похоже, как раз такими подростками, каких я опасаюсь, вы и были.
Это смешит Лену еще раз.
– Ой, нет. Мы никогда не вредили никому, кроме себя.
– Шила себе навредила, это да, – вставляет Норин. – Вы гляньте, что она из тех безобразий огребла. Джонни Редди да шестерых один в один таких же, как он.
– Джонни тогда был что надо, – говорит Лена, дернув уголком рта. – Я с ним сама пару раз обжималась.
Норин цыкает зубом.
– Тебе зато хватило ума замуж за него не ходить.
Кел останавливается на батончике “Мятный хруст”, кладет его на стойку.
– А Редди далеко от меня живут? Или мне держать ухо востро? – спрашивает.
– Все зависит… – говорит Лена. – Вы вообще паникер?
– Все зависит. Насколько близко неприятности?
– У вас всё шик. Редди от вас в нескольких милях, на горках.
– Вроде хорошо, – говорит Кел. – А Джонни – фермер или как?
– Да кто ж его знает, что там Джонни, – говорит Лена. – Уехал в Лондон год-два назад.
– Бросил Шилу на мели, – вставляет Норин со смесью осуждения и удовлетворения. – У какого-то его дружка возникла деловая затея, миллионерами б их сделала, как он говорил. Но я губу не раскатываю – надеюсь, что и Шила тоже.
– Джонни по части затей всегда был мастак, – говорит Лена. – Да не очень мастак их воплощать. Расслабьтесь. Да для любого из его детей напустить в пакет из-под чипсов пены для бритья – уже за гранью того, что они способны учинить.
– Рад слышать, – говорит Кел. У него есть подозрение, что по крайней мере один отпрыск Джонни Редди мог уродиться не в отца.
