– Сам толкал?
– Не.
– Откуда знаешь?
– Он мне всякое рассказывал. Я не настучу. Он это знал.
В глазах Трея промелькивает пылкий огонек гордости. Кел улавливает этот дух. Малой был у Брендана в любимцах, и всё в их связи было особенным.
– С полицией проблемы?
Уголок рта у Трея пренебрежительно дергается.
– За то, что пинал уроки. Этот жирный приезжает из города и мозги засирает.
– Он вам одолжение делает, ребята, – говорит Кел. – Мог заложить вас органам опеки, и вы и мама ваша огребли бы канители. А он вместо этого тратит время, приезжает и беседы с вами проводит. В следующий раз увидишь его – спасибо скажи, вежливо. Еще как-то Брендан на полицию нарывался?
– Пару раз ловили за превышение. Гонялся, типа, с дружбанами. Чуть права не отняли.
– Еще что-то?
Трей качает головой.
– А за что его не ловили?
Они смотрят друг на друга. Кел предупреждает:
– Я тебе сказал. Любая херня – и отбой.
Трей говорит:
– Иногда ворует у Норин.
– И?
– И еще кое-где по городу. Ничего такого крупного. Чисто поржать.
– Еще что-то?
– Не. Норин доло́жите?
– Да она знает уже, малой, – ехидно отвечает Кел. – Но не волнуйся, не скажу я ей ничего. Как у Брендана с вашим папкой?
Трей не дергается, просто смаргивает.
– Плохо.
– Типа?
– Ссорились.
– Спорили? Или физически?
Трей свирепо зыркает: какого черта Кел сует в это свой нос. Кел сидит, наблюдает, не мешает молчанию длиться, пока чуйка пацана тягает его в разные стороны.
– Ну, – в конце концов отвечает Трей. Лицо у него напрягается.
– Часто?
– Сколько-то.
– Насчет чего?
– Отец сказал, что Брендан паразит, захребетник. Брен ему: “На себя посмотри”. И иногда… – Подбородок у Трея дергается, но он продолжает. Свою часть сделки блюдет. – Чтоб отец не трогал мамку или нас кого-то. Когда отец бесился.
– Так, – говорит Кел, оставляя эту тему, – маловероятно, что Брендан подался к отцу.
Трей исторгает резкий, взрывной звук, напоминающий смех.
– Ни в жисть.
– Номер отцова телефона у тебя есть? Или электронный адрес? На всякий случай.
– Не.
– А Брендана?
– Номер знаю.
Кел открывает чистый листок в блокноте, передает Трею. Тот пишет старательно, крепко нажимая на ручку. Ветер снаружи все еще гуляет, громыхает дверью и протискивается в щели, студит им лодыжки.
– Смартфон у него? – спрашивает Кел.
– Ага.
Часок с этим номером в руках – и его технари на работе знали бы всё, что у Брендана на уме. У Кела никаких таких умений нету, ничего из их программного обеспечения и, разумеется, никакого права на это.
Трей возвращает блокнот.
– Пытался звонить? – спрашивает Кел.
За это огребает взгляд “во недоумок-то”.
– Каэшн. С городского, каждый раз, как мамки нету рядом.
– И?
Впервые за весь день у Трея на лице возникает эта жуткая, напряженная горестность. Держится из последних сил.
– Автоответчик.
– Так, – бережно отзывается Кел, – прямиком на автоответчик? Или все же звонит какое-то время?
– В первый день звонил. А потом сразу автоответчик.
Это, конечно, могло означать, что Брендана держат в заложниках злые мужики, не оставившие ему в застенке зарядку для мобильного. А еще это могло означать, что он, добравшись туда, куда хотел, завел себе новый номер. А еще это могло означать, что он повесился на дереве где-нибудь в горах и телефон продержался чуть дольше хозяина.
– Так, – повторяет Кел. – Пока вводных мне хватит, чтоб начать. Молодец.
Трей выдыхает.
– Не, – говорит Кел, – мы еще не закончили. Мне надо знать про то, как у вас все было, когда вы последний раз виделись.
Через секунду Трей вдыхает еще раз и собирается с духом заново. На этот раз требуется усилие. Вид у малого внезапно делается утомленный, под глазами круги – слишком он юн для всего этого, – но Келу довелось побеседовать со множеством детей, слишком юных для подобного, и ни один не оказывался в таких беседах по собственному желанию. Кел говорит:
– Двадцать первое марта, с твоих слов.
– Угу.
– Какой был день недели?
– Вторник.
– Отмотай на несколько дней назад. Происходит ли что-нибудь необычное? Брендан ссорится с мамой? С кем-то из приятелей? С мужиками в городе?
– Мамка не ссорится. Она не такая.
– Лады. С кем-нибудь еще?
Трей жмет плечами.
– Нинаю. Не говорил.
– Его не взяли на работу? Заикался о новой девушке? Домой пришел позже обычного? Ищем хоть что-то не похожее на привычный распорядок.
Малой задумывается.
– Он был немножко сам не свой в ту неделю, наверное. Типа злой. В тот день, когда ушел, ему было мировецки, вот что. Мамка сказала: “Ты шибко довольный”, а он ей: “А чего киснуть-то, по-любому у меня на это времени нет”. И все.
– Хм, – выдает Кел. План побега парня бы взбодрил, это точно. – Давай-ка теперь про двадцать первое. Начни с начала. Ты просыпаешься.
– Брена не вижу. Еще спит. Ухожу в школу. Возвращаюсь домой, он смотрит телик. Сажусь с ним. Чуть погодя он уходит.
– Во сколько?
– Где-то в пять. Птушта мамка позвала к чаю, а он сказал не, ему надо по делам, и ушел.
– На чем поехал? Машина, мотоцикл, велосипед?
– Ни на чем. У мамки есть машина, но он ее не брал. Мотоцикла у него нет. Пешком пошел.
– Сказал тебе куда?
– Не. По прикидкам, пошел к ребятам. На часы поглядывал, будто ему надо где-то быть.
Или успеть на автобус. Автобусы в Дублин и Слайго ездят по главной дороге, всего в паре миль отсюда, и хотя официальной остановки у них нет, Норин заверила Кела, что почти все шоферы – люди добрые, подбирают. Кел записывает: “Расписание автобусов 4–8 вечера, вт.”.
– Болтали о чем-нибудь, пока телик смотрели?
– О моем дне рожденья. Брен обещал купить мне годный велик, у меня только старый, гамно сраное, цепь заедает все время. Ну и про передачу по телику. Какое-то шоу с пением, не помню какое.
