– Какой он был? В настроении? Не в настроении?
– Кабутта неймется ему. Все время болтает, хает, как люди поют. То на один край дивана сядет, то на другой. И тыркает меня, если не отвечаю.
– Для него это нормально?
Трей дергает плечом.
– Да вроде. Он вечно прыг да скок, как у скрипача локоток, мамка говорила. Но не прям так чтоб.
– А в тот день что было по-другому?
Малой теребит потрепанное место на коленке джинсов, прочесывает мысли в поисках подходящих слов. Кел заглушает порыв предложить Трею бросить это дело.
– Брен, – выжимает из себя Трей, – он баламут, в основном-то. Всегда ржачно с ним. Всем ржачно ваще-та… у нас с ним были шутки типа. Только наши с ним. Ему нравилось ржаку мне устраивать.
Кел понемножку понимает, что́ исчезновение Брендана значит для Трея. Малой, похоже, с тех пор ни разу не смеялся.
– Но в тот день он ржаку не устраивал, – говорит Кел.
– Угу. Ни разу. Такой же дерганый был, как на экзаменах. – Трей внезапно и резко хмурится. – Это не значит, что он собирался…
– Сосредоточься, – говорит Кел. – Во что он был одет? Будто в город собрался? Или как?
Трей задумывается.
– Да обычно. Джинсы, худи. Не как в город – не в парадной рубашке, ничего такого.
– Куртку брал?
– Бомбер только. Дождя не было.
– Сказал что-нибудь, когда собирается вернуться? “Поесть оставьте что-нибудь” или “Не ждите к ужину” – что-то в этом духе?
– Нинаю. – Лицо у Трея вновь напрягается. – Не помню. Хоть и стараюсь.
Кел продолжает:
– И он не вернулся.
– Ну. – Малой под паркой хохлится, будто ему холодно. – Ни в тот вечер, ни когда у меня школа назавтра кончилась.
– А раньше такое бывало с ним?
– Ну. Оставался у кого-то из дружбанов.
– То есть ты решил, что и в тот раз так.
– Сперва. Угу. – Вид у Трея осунувшийся, свернутый в себя – как у бездомных детей, на кого выливается гораздо больше жизни, чем они в силах впитать. – Мне и беспокойно не было.
– А когда стало?
– Через день после. Началось беспокойство. Мамка позвонила ему, да только трубку никто не снял. Еще через день обзвонила людей, не у них ли он. Да никто ж не видел. Даже в тот вечер, когда он ушел. Так говорили, по крайней мере.
– И в полицию она не звонила?
– Да толку-то говорить ей. – Вспышка чистой ярости в глазах у Трея застает Кела врасплох. – Сказала, он просто ушел, как мой па. Легавые с этим ничего не смогут сделать.
– Лады, – говорит Кел. Пишет цифру “1” возле имени Шилы Редди, обводит ее.
– Ищешь его, ищешь, – вдруг говорит Трей, – по всем дорогам, везде в горках. Дни напролет. Вдруг у него в яме нога застряла и он ее сломал, ну или как-то.
На миг Кел видит это – как малой, сгибаясь под ветром, пробирается по обширным склонам, заросшим вереском и болотной травой, среди валунов, покрытых мхом и лишайником.
– Есть причины, с чего б ему оказаться в горах?
– Он туда хаживал иногда. Чисто побыть одному.
Тут, конечно, не Скалистые, но Кел знает, что они достаточно большие и недобрые, чтоб забрать человека, если он оплошает.
– Вещи его осматривал?
– Ну.
– Нашел что-нибудь неожиданное? – Трей качает головой. – Что-нибудь пропало?
– Нинаю. Ни к чему было высматривать такое.
Взгляд малого резко соскакивает вниз, и Кел понимает, что́ Трей искал. Записку со своим именем на ней. “Вот куда я подался”, или “Я вернусь”, или хоть что-нибудь.
– Деньги нашел какие-то? – спрашивает.
От этого вопроса Трей опять срывается, горячий от гнева.
– Руки б не взяли.
– Я знаю, – говорит Кел. – Но нашел?
– Не.
– А ожидал? Брендан держит наличку в доме?
– Угу. Конверт, на самом дне его ящика со свитерами. Иногда выдавал мне пятерку оттуда, если срубал где-то. Видите? Знал, что я у него не сворую.
– И конверт был пустой.
– Ну.
– Когда ты там наличку видел последний раз?
– За пару дней до того, как Брен ушел. Я захожу, а он считает сидит на кровати. Сколько-то сотен, может.
И в тот же день, когда Брендан исчез, исчезли и его сбережения. Трей не дурачок. Никак не мог он упустить, на что это указывает.
Кел говорит:
– И ты думаешь, кто-то его похитил.
Трей закусывает губу. Кивает.
– Лады, – говорит Кел. – Есть ли кто у тебя на уме, на такое способный? Кто-то в округе опасен, кто уже, может, что-то мутное устраивал?
Трей таращится на Кела, будто на этот вопрос не существует ответа. Наконец пожимает плечами.
– Я не про всякое сраное фуфло типа магазинных воришек или самогонщиков. Кто-то кого-то тут похищал когда-нибудь? Ранил по-серьезному?
Еще одно пожатие плечами – на этот раз преувеличенное: “Мне-то откуда знать?”
– Кто-то, от кого мама велит тебе держаться подальше?
– Нытик Барри Молони. Старается уговорить пойти с ним – за конфеты, а если говоришь нет, то хнычет.
– С тобой он так пытался?
Трей презрительно выдувает воздух уголком рта.
– В детстве.
– А ты что?
– Деру дашь, да и всё.
– А Брендан – у него с этим мужиком были неприятности в детстве? Или у остальных твоих братьев и сестер?
– Не. Нытик Барри не… – Губы кривятся от отвращения. – Он убогий. Люди в него кидают всякое.
– Еще о ком-нибудь тебя предупреждали?
– Не.
Кел кладет ручку, откидывается на стуле, разминает шею, пострадавшую от сна на матрасе.
– Давай, малой, выкладывай начистоту, – говорит. – Откуда ты взял, что твоего брата похитили? Утверждаешь, что никто с ним разборок не устраивал, ни в какие нехорошие дела он не лез, обычный парень. С чего ты так уверен, что он не просто сбежал?
Трей произносит с несокрушимой уверенностью:
– Он бы так не стал делать.
Кел давным-давно достиг точки, в какой эти слова сообщали ему усталость от всего человечества. Все невинные говорят так – и верят в это до победного, вплоть до того мига, когда дальше уже никак. Мой муж ни за что не поступил бы так с нашими детьми; мой ребенок не вор. Келу кажется, что надо бы встать где-нибудь на углу и выдавать всем предупреждения на листках бумаги, где было бы написано: “Кто угодно способен на что угодно”.
