Дверь “Шона Ога” открывается в яркий свет и теплый чад, выпускает на волю громкие голоса, музыку и кудель дыма. За столом в их нише Март, окруженный приятелями, завидев Кела, разражается приветственным ревом.
– Сам пожаловал! Иди сюда, Миляга Джим
[37], садись. У меня тут для тебя кое-что.
В нише у Марта людно, здесь и Сенан, и Бобби, и еще какие-то мужики, чьи имена Кел помнит смутно. Вид у всех полнокровный, глаза блестят, вроде как народ намного пьянее, чем Кел ожидал к этому часу.
– Добрый вечер, – говорит он, кивая всем.
Март пододвигается на банкетке, освобождает Келу место.
– Барти! – кричит он за стойку. – Пинту “Смитика”. Ты ж эту шоблу забубенных знаешь, пральна?
– Боле-мене знакомы, – отвечает Кел, снимая куртку и усаживаясь. Март никогда прежде не приглашал его к себе в угол – кроме тех случаев, когда им требовался четвертый в карты. Сегодня в музыкальном углу вдобавок к вистлу еще скрипка и гитара, и все поют какую-то песню, в которой положено орать “Нет! Нет! Напрочь!”
[38] и лупить по столу. Дейрдре подпевает, отставая на полтакта, почти улыбается и такая оживленная, какой Кел ее прежде ни разу не видел. – Что тут у вас происходит?
– Есть тут один джентльмен, с которым я желаю тебя познакомить, – говорит Март, преувеличенным жестом показывая на щуплого узколицего мужичка, притаившегося в углу. – Это мистер Малахи Дуайер. Малахи, это мой новый сосед, мистер Келвин Хупер.
– Рад, – говорит Кел, пожимая руку через Марта и постепенно смекая, что́ тут сегодня затеялось. У Малахи косматая бурая шевелюра и мечтательный чуткий взгляд, что никак не вяжется у Кела с образом необузданного ренегата, каким он его себе представлял. – Наслышан о вас.
– Мал – Кел, – подхихикивая, встревает Бобби. – Кел – Мал.
– Ну ты набрался, – с отвращением выдает Сенан.
– Да я шик, – возмущенно отбивается Бобби.
– Мистер Дуайер, – сообщает Март Келу, – превосходнейший самогонщик на все три графства. Мастер своего дела, как есть. – Малахи скромно улыбается. – Время от времени, когда у Малахи оказывается на руках особенно изысканный продукт, он любезно соглашается привезти сюда немного и поделиться с нами. В порядке служения обществу, как ты б выразился. По-моему, ты заслужил возможность опробовать этот товар.
– Почту за честь, – говорит Кел. – Хотя, сдается, имей я здравый смысл, стоило б и убояться.
– Ой нет, – утешительно произносит Малахи. – Это приятнейшая партия. – Он извлекает из-под стола стопку и двухлитровую бутылку “Люкозэйда”
[39], до половины полную прозрачной жидкостью. Наливает Келу стопку, стараясь не пролить ни капли, вручает.
– Вот, – говорит.
Остальные мужики наблюдают, скалятся, и улыбки их не кажутся Келу поддерживающими. Выпивка пахнет подозрительно невинно.
– Есусе, хорош клятый букет-то оценивать, – приказывает Март. – Закидывайся.
Кел закидывается. Ожидает, что пойдет как керосин, но вкуса почти никакого, да и не жжется оно так, чтоб рожи корчить.
– Хорошая штука, – говорит.
– О чем и толкую! – говорит Март. – Гладко, как сливки. Этот малый – художник.
И вот тут потин догоняет Кела, банкетка под ним делается неосязаемой, а комната, медленно подергиваясь, начинает вращаться.
– Ух! – говорит он, тряся головой. Ниша ревет от хохота, он долетает до Кела пульсирующей мешаниной звуков откуда-то издалека. – Серьезная у тебя там огневая мощь, – добавляет.
– Уж всяко, но это тебе только чтоб вкус словить, – поясняет Малахи. – Погоди, дальше – пуще.
– В прошлом году, – говорит Сенан Келу, показывая большим пальцем на Бобби, – этот вот малый, приложившись несколько раз к такому…
– Ну хватит, – протестует Бобби, все ухмыляются.
– …встал с места и давай орать на нас на всех, чтоб мы его к священнику отвели. Желал исповедоваться. В два часа ночи.
– А что ты натворил? – спрашивает Кел у Бобби.
Кел не уверен, что Бобби его расслышит, поскольку ему трудно вычислить, насколько далеко они друг от друга, но все удается.
– Порнуха, – говорит Бобби со вздохом, уперев подбородок в кулак. Выпивка придала ему вид мечтательно-меланхолический. – По интернету. Ничего шокирующего, типа просто люди зажигают чуток. Оно даже и загрузилось-то криво. Но что уж там было у Малахи в партии, у меня от него разыгралось сердцебиение, и я забрал себе в голову, что у меня инфаркт. Решил, надо покаяться во грехах – на случай, типа, если помру.
Все хохочут.
– Не от моего товара у тебя сердцебиения эти, – говорит Малахи. – Это совесть твоя нечистая поперла.
Бобби склоняет голову, допускает такую возможность.
– Вы его отвели к священнику? – уточняет Кел.
– Не отвели, – отвечает Сенан. – Положили в подсобке проспаться. А когда проснулся, сказали ему, что прочли над ним розарий.
– Не было такого, – досадливо говорит Бобби. – Они вообще забыли про меня. Проснулся наутро и решил, что помер.
В ответ вскипает еще одна волна смеха, утаскивает Кела за собой, он беспомощно раскачивается вместе с ней.
– Он еще не просох толком, – говорит Сенан, – а сам звонит мне спросить, помер он, что ли, и как ему быть дальше.
– По крайней мере, – с достоинством говорит Бобби, возвышая голос, чтобы все услышали, – я нос не ломал, пытаясь перепрыгнуть через стенку, через какую не прыгал с восемнадцати…
– Да мне, так его, почти удалось, – говорит Март, поднимая пинту и подмигивая всем остальным.
– И в окно к миссис Сканлан не стучал “на слабо” голяком, и холодной водой меня за это не окатывали.
