13
Первым делом поутру Кел пишет эсэмэску Лене. “Привет, это Кел Хупер. Подумал, нельзя ли сегодня среди дня прийти глянуть, как там тот щенок. Если неудобно, ничего страшного. Спасибо”.
Тучи ночью разверзлись. Даже во сне Кел слышал тяжелый неумолчный грохот капель по крыше, этот шум пробрался сквозь Келовы сны, казавшиеся важными, пока виделись, а сейчас он не в силах их вспомнить. Завтракает, наблюдая, как катятся струи по стеклам – да так плотно, что смазывают весь вид на поля.
Моет посуду, когда прилетает ответ от Лены. “Я все утро дома до полпервого. Щенок удвоился в размерах”.
При такой погоде Кел к Лене едет. Лобовое стекло заливает так споро, что дворники не справляются, из-под колес на ухабах разлетается веером жидкая грязь. Дух полей пробирается в приоткрытое окно, свежий от мокрой травы и насыщенный от коровьего навоза. Горы незримы; за полями все серо, тучи мешаются с туманом. Стадная скотина стоит неподвижно, сбившись в кучу, понурившись.
– Вы опять нашли дорогу, – говорит Лена, открывая дверь. – Ну вы даете.
– Я начинаю ориентироваться на этой местности, – отзывается Кел. Склоняется погладить Нелли, та, радуясь встрече, виляет всей кормой. – Мало-помалу.
Ждет, что Лена набросит куртку и выйдет на улицу, но она открывает дверь пошире. Кел чистит ботинки о коврик и идет за хозяйкой по коридору.
Кухня у Лены большая и теплая, в ней все предметы очень пожившие, но крепкие, выдержали долгую жизнь. Серые каменные плиты пола местами вытерты до гладкости, деревянные шкафы выкрашены в неровный сливочно-желтый, длинному деревенскому столу, может, не один десяток лет – или веков. День сумрачен, и здесь горит свет. Чисто, но не прибрано: по столу разбросаны книги и газеты, в двух креслах дожидаются утюга груды неглаженого. По всему здесь сразу видно: тот, кто живет в этом доме, старается ради себя одного.
В здоровенной картонной коробке в углу поскуливают и возятся.
– Вот они, – говорит Лена.
– Все-таки переехали в дом, а? – спрашивает Кел. Собака-мать поднимает голову и басовито, утробно рычит. Кел переключается на Нелли – та принесла ему пожеванный тапок.
– Ее заморозки давеча пригнали, – отвечает Лена. Опускается на колени, берет в ладонь пасть собаки-матери, чтобы успокоить ее. – В полночь пришла с щенком в зубах скрестись под дверь – собралась их всех перетаскать в тепло. Придется их выселить по новой, когда начнут носиться, полы за ними мыть я не намерена. Но еще несколько дней им тут будет шик.
Кел садится на корточки рядом с Леной. Собака-мать не возражает, хотя настороженного взгляда с Кела не сводит. В коробке толстым слоем мягкие полотенца и газеты. Щенки громоздятся друг на друга и повякивают, как стая чаек. Даже за эти несколько дней они успели подрасти.
– Вон ваш парень, – говорит Лена. Кел уже заметил драный черный флажок. Лена лезет в коробку, выхватывает щенка и подает Келу.
– Здоров, парнишка, – говорит Кел, держа щенка, а тот извивается и лягается всеми лапами. В нем видны перемены – и по весу, и по мускулатуре. – Крепчает.
– Это да. По-прежнему самый мелкий, но ему это совсем не мешает. Вон тот черно-рыжий громила всех расталкивает, но с вашим парнем шутки плохи, так сдачи даст, что мало не покажется.
– Ай маладца, – с нежностью говорит Кел щенку. Тот уже уверенно держит голову. Один глаз начинает открываться, в щелочку видно мутную серо-голубую капельку.
– Чаю выпьете? – спрашивает Лена. – Вы вроде как собираетесь побыть тут.
– Еще б, – отвечает Кел. – Спасибо.
Лена встает и отправляется к кухонной стойке.
Щенок начинает вырываться. Кел устраивается на полу, прижимает щенка к груди. В тепле и под стук сердца тот расслабляется, делается мягким и тяжелым, слегка тычется носом. Кел оглаживает собачье ухо между пальцами. Лена хлопочет у стойки, наполняет электрический чайник, вынимает из буфета кружки. Пахнет тостами, глажкой и мокрой псиной.
Кел прикидывает, что у Норин найдется какая хочешь коробка. Можно взять одну подходящего размера, обложить ее старыми рубашками, чтоб его запах утешал щенка. Можно поставить коробку рядом с матрасом и класть ночью на щенка руку, пока тот не освоится и не привыкнет без мамы. Эта мысль воздействует на Кела мощно. Даже в воображении это меняет его ощущение от дома.
– Я-то думала, ко мне детвора гурьбой повалит, полно будет желающих повозиться с ними, – говорит Лена поверх нарастающего шипения чайника. – Помню, когда были маленькие, мы бежали к каждому, у кого щенки или котята. А в итоге мало кто пришел.
– Остальные с головой в гаджетах?
Лена качает головой.
– Нет никаких остальных. Мы про это говорили уже. Дело не только в том, что это поколение двинуло в города. С тех пор как девчонкам стала доставаться приличная работа, они тоже уезжают. Парни задерживаются, если им землю оставляют, но большинство местных девчонкам землю не передает. Вот они и уезжают.
– И не упрекнешь их, – говорит Кел, вспоминая Каролайн. У щенка режутся зубы. Он хватает Кела обеими передними лапками за палец, ухитряется запихнуть его сбоку в пасть и теперь старательно пытается загрызть деснами насмерть.
– Я и не упрекаю. Я б и сама уехала, если б не влюбилась в Шона. Но, значит, парням не на ком жениться. И нет теперь детишек, некому посмотреть на щенков, и уйма бобылей по фермам.
– Сурово для здешних мест, – замечает Кел.
Чайник бурлит и выключается, Лена наливает чай.
– Как ни кинь, да, – говорит она. – Мужики без детей когда стареют – не чувствуют себя в безопасности. Мир меняется, а у них нет молодежи, чтоб показала, что все шик, вот старикам и кажется, будто на них нападают. Типа надо все время быть готовыми к обороне.
– Когда дети есть, все бывает так же, – говорит Кел. – Чувствуешь, будто надо с чем-то бороться.
Выбрасывая чайные пакетики в мусорное ведро, Лена вскидывает на Кела взгляд, но не переспрашивает.
– Тут другое дело. Если дети есть, смотришь в мир, чтобы проверить, не надо ли с кем воевать, потому что детям там жить; не баррикадируешься дома и не прислушиваешься, не нападают ли индейцы. Нехорошо для жизни здесь, когда слишком много бобылей сидят по своим владениям и не с кем им поговорить, зато кажется, что надо защищать свою территорию, пусть даже и непонятно от чего. Молоко надо?
– Не-а. Пью прям так.
Она достает молоко из холодильника для себя. Келу нравится, как она двигается по кухне, – деловито, но без спешки, непринужденно. Размышляет о том, каково это – жить в таком месте, где твои личные решения жениться, заводить детей или уезжать влияют на целую округу. За окнами дождь продолжает лить все так же густо.
– А что будет, когда перемрут все холостяки? – спрашивает он. – Кто займется фермами?
