– Не. В прошлом году.
– А чего тогда коротко до сих пор?
– Возни меньше.
Кел все еще пытается высмотреть девочку поверх уже привычного мальчика.
– А раньше как было?
Трей подносит ладонь примерно к ключице. Кел не в силах вообразить.
– Когда я в школу ходил, дети проходу девчонке б не дали с такой стрижкой. А ты как?
Малявка последовательно жмет плечами, кривится и закатывает глаза, что означает “тоже мне беда”, насколько Кел может понять.
– Ко мне обычно не лезут. Птушта я отметелила Брайена Карни.
– Чего это?
Трей еще раз пожимает плечами. На сей раз жест означает, что в это незачем вдаваться. Чуть погодя бросает, глядя на Кела исподлобья:
– А вам не все равно?
– Что ты побила Брайена Как-его-там? Зависит от того – почему. Иногда ничего не остается, только поставить человека на место.
– Что я девчонка.
– В твоем возрасте малявка есть малявка, – отвечает Кел. – Какого сорта, особой разницы нету. – Он бы мечтал, чтоб так оно и было.
Трей кивает и возвращается к еде. Не разберешь, закрыли они эту тему или нет. Чуть погодя Трей говорит:
– У вас дети есть?
– Один.
– Сын или дочка?
– Дочка. Взрослая.
– А мамка ее где? Вы не были женаты?
– Были. Но уже нет.
Трей, жуя, осмысляет сказанное.
– Чего это? Вы шмарогон, как ваш папка?
– Не.
– Колотили ее?
– Нет. И пальцем не тронул ни разу.
– А чего тогда?
– Малая, – говорит Кел, – я понятия не имею.
Трей скептически сводит брови, но помалкивает. Отгрызает кусок от яблока, засовывает в остаток сэндвича и пробует это сочетание – с неоднозначным результатом, судя по ее лицу. От того, каким дитем она иногда кажется, Кел размягчается до костей.
Трей говорит:
– Ваша дочка знает, что вы здесь?
– Конечно. Разговариваем с ней каждую неделю.
– Бюро для нее?
– Не, – отвечает Кел. – У нее свое жилье, своя мебель. Бюро тут останется.
Трей кивает. Доедает яблоко, резким движением забрасывает огрызок подальше в сад, грачам. Затем вытирает руки о джинсы и вновь принимается пилить.
Звуки их работы уравновешивают друг друга, и вот так она могла бы длиться вечно. Стрижи прорезают и рассекают холодное синее небо, а отлученные от матерей ягнята взывают друг к дружке дрожкими трелями. Вдали по владениям Лопуха Ганнона терпеливо бродит туда-сюда красный трактор, на таком расстоянии махонький, как жук, позади стелется широкая полоса темной перевернутой земли.
Кел оставляет им времени как можно больше. Трей выпиливает полочку, примеряет и проверяет, обстругивает и выглаживает, прищуривается и снова примеряет. Кел трет щели, вытирает их, скребет лезвием, где необходимо. Наконец Трей удовлетворяется и берется шкурить.
Свет начинает сгущаться, золотой, ложится через поля, словно мед. Надо брать быка за рога.
– Я поговорил с Дони, – сообщает он, слыша, как слова расщепляют что-то – как дерево.
Плечи у Трей мгновенно каменеют. Осторожно откладывает полочку и наждачку и поворачивается к Келу.
– Ага.
Кел видит белки ее глаз и трепет ноздрей при дыхании. Знает, что сердце у нее несется, как сбежавшая лошадь.
– Новости не плохие. Лады?
Она тяжко выдыхает. Утирает тылом ладони рот.
– Лады.
Она такая же жутко бледная, как в тот день, когда подстрелила кролика.
– Присесть не хочешь поудобней? – спрашивает Кел. – История длинная.
– Не.
– Дело твое, – говорит Кел. Сметает пыль от краски с бюро и облокачивается на него, двигаясь неспешно и непринужденно, как держался бы рядом с напуганным зверьком; так он вел себя первые пару раз, когда малявка начала приходить, всего несколько недель назад. – Для начала: ты хотела узнать, чего это я рвался потолковать с Дони. Ход мыслей у меня был такой. Брендан собирался использовать тот домик, чтобы прилично зарабатывать. Замышлял что-то мутное, иначе сказал бы тебе. А значит, ему надо было общаться с людьми, у кого есть мутные связи. Такие люди в этих краях – только ребята из Дублина, которые наркотой торгуют. И я видел, как Дони с ними в пабе тусуется.
Трей кивает – одиночный напряженный дерг. Слушает внимательно. Все еще бледная, но жути в глазах уже нет.
– Вот я и навестил Дони. Я знал, да ты и сама говорила, что вываливать всю историю чужаку он не захочет, а уж раз даже ты слышала, что я в прошлом легавый, значит, и он слыхал то же самое. Но мы в итоге пришли с ним к взаимопониманию.
– Вы его поколотили?
– Не. Незачем. Дони достаточно повидать разок, и сразу ясно, что он рыба не крупная. Он просто дешевка, задницы крутым пацанам лижет и боится их до усрачки все время. Достаточно было показать, будто я знаю гораздо больше, чем на самом деле, и втолковать, что если он мне пробелы не заполнит, я озабочусь уведомить его городских друзей, что он болтал с легавым.
Трей явно одобряет такой подход.
– И он разговорился?
– Запел, как птичка, – говорит Кел. – Дони на преступного гения не тянет, но что-то усек, вероятно, неправильно, – хотя, думаю, все основное усек. Короче, вот что он говорит. Помнишь ту хренотень в схроне у Брендана? – Трей резко кивает. – Люди иногда обзаводятся тем, чего лучше при себе не иметь. Затем они это продают дальше.
– Брендан не вор.
– Заткнись и слушай, малая. Я и не говорю, что он вор. А говорю я, что иногда людям нужно время, чтоб найти покупателя. А пока они ищут, нужно товар хранить где-то. В безопасном месте, не на виду у других, чтоб никто на это по ошибке не налетел и чтоб легавые не нашли, если не знают, где именно искать. Если эти пацаны находят подходящее место, которое держит кто-то надежный, кто их добро сбережет, они готовы платить приличную аренду.
– Типа склада.
– Ага. Точно. И вот такое место, как тут, недалеко от границы, – первоклассный вариант. Брендан просек нишу в рынке и понял, что его схрон – то что надо под эту нишу. Просто навести там порядок и выйти на связь с людьми, которым бы это место пригодилось. – Трей оценивает. Судя по всему, такая разновидность мутных дел в ее представления о Брендане вписывается. – Вот Брендан и привел то место в порядок. Может, даже кто-то из местных понемножку им пользовался, но они оказались слишком мелкими для него и потому бесполезными. Ему нужна была рыба покрупнее.
– Ребятки из Дублина, – произносит Трей.
