Кел ошарашен тем, что поднимается у него в груди, – то ли смех, то ли плач. Март и тут не ошибся: вот пожалуйста, женщина себе на уме у него в доме.
– Мне нравится, – говорит он. – Найду образцы краски, подберем, какая лучше всего подойдет.
Трей кивает. Что-то в голосе Кела цепляет ее; она глядит на него долго. А затем берет кисточку и укладывается обратно к плинтусу.
Лена смотрит на них обоих.
– Так, ну хорошо, – говорит она. – Я поехала.
– Можете еще немножко тут побыть? – спрашивает Кел.
Она качает головой.
– Есть дела.
Кел ждет, пока она наденет свою обширную куртку и разложит хозяйство по карманам, щелкнет пальцами Нелли. Провожает их за порог.
– Спасибо, – говорит на крыльце. – Сможете потом малую домой отвезти?
Лена кивает.
– Вы взяли ситуацию в свои руки, – говорит она, и это не вопрос.
– Ага, – говорит Кел. – Взял. Ну или почти.
– Ясно, – говорит Лена. – Удачи. – На миг касается руки Кела – то ли гладит, то ли пожимает. Затем уходит под дождем к машине, Нелли трусит рядом. Кел понимает, что пусть Лена ничего не знает наверняка и знать не желает, она довольно внятно себе все представляет – и давно.
Он закрывает за собой дверь, выключает “Девчонок Дикси” и идет к Трей. Колено по-прежнему болит, и устроиться на полу ему удается не сразу; наконец садится, вытянув ноги под неловким углом. Трей продолжает красить, но Кел чувствует, что она напряглась – тугая, как проволока, ждет.
Кел говорит:
– Я поболтал тут кое с кем, пока ходил.
– Ну, – говорит Трей. Взгляд не поднимает.
– Прости, малая. У меня для тебя грустные новости.
Через миг она произносит, словно горло перехватило:
– Ну.
– Твой брат погиб, малая. В тот же день, когда ты его последний раз видела. У него была встреча кое с кем, они подрались. Твоего брата ударили, он упал и стукнулся головой. Никто не хотел, чтобы он погиб. Просто в тот день все сложилось хреново.
Трей продолжает красить. Голова склонена, Кел не видит ее лица, но слышит тяжкий свист дыхания.
– Кто его?
– Кто ударил – неизвестно, – говорит Кел. – Ты сказала, тебе надо знать наверняка, что случилось, и тогда ты отцепишься. Что-то поменялось?
Трей спрашивает:
– Он быстро умер?
– Да. От удара он отключился, умер через минуту. Не страдал. Даже не понял, что произошло.
– Клянетесь?
– Да. Клянусь.
Кисточка Трей елозит туда-сюда по одному и тому же участку плинтуса. Чуть погодя:
– Может, это неправда.
– Я добуду тебе доказательство, – говорит Кел. – Через несколько дней. Я знаю, оно тебе нужно. Но это правда, малая. Прости.
Трей красит еще секунду. Потом откладывает кисть, опирается спиной о стену и начинает плакать. Поначалу плачет, как взрослая, запрокинув голову, стиснув зубы и зажмурившись, слезы сбегают по сторонам лица в тишине. А дальше что-то ломается, и она рыдает, как ребенок, обняв колени, зарывшись лицом в локти, надрывая сердце.
Каждая клеточка у Кела жаждет схватить ружье, рвануть к Марту домой и гнать мерзавца пешком до самого полицейского участка в городе. Он понимает, что проку от этого не будет ни малейшего, но все равно хочет этого с такой свирепой силой, что приходится не давать мышцам поднять его на ноги и потащить к двери.
Вместо этого он встает и приносит рулон бумажных полотенец. Ставит рядом с Трей и усаживается возле нее у стены, пока малая плачет. Локтем она прикрывает лицо – как сломанным крылом. Чуть погодя Кел осторожно кладет ладонь ей на загривок.
Наконец Трей выплакивает весь плач, какой пока есть.
– Извините, – говорит она, вытирая лицо рукавом. Оно красное и в пятнах, здоровый глаз распух чуть ли не так же, как побитый, а нос почти такой же, как у Кела.
– Не за что, – говорит Кел. Подает ей рулон полотенец.
Трей громко сморкается.
– Просто кажется, что это можно как-то исправить.
Голос у нее дрожит, и секунду Кел думает, что сейчас она опять разревется.
– Конечно, – говорит. – Я сам с этим не умею мириться.
Они сидят, слушают дождь. Трей время от времени сокрушенно вздыхает.
– Все равно завтра надо к Норин идти? – спрашивает она чуть погодя. – Неохота мне, чтоб мудачье это любопытное меня такую видело.
– Нет, – говорит Кел. – Разобрались. Эти ребята больше никого из нас доставать не будут.
Трей сосредоточивается.
– Вы их поколотили?
– Я похож на того, кто сейчас способен кого-то поколотить?
Малая выдавливает водянистую ухмылку.
– Не. Просто поболтали. Но все нормально.
Трей развертывает клок бумажного полотенца, отыскивает сухой угол, сморкается еще раз. Кел видит, как она постепенно, по частям, усваивает, как все поменялось.
– Это значит, что тебе можно домой, – говорит Кел. – Мне нравится, когда ты тут, но, наверное, тебе пора домой.
Трей кивает.
– Я пойду. Тока позже. Немножко.
– Годится, – говорит Кел. – Отвезти я тебя не могу, отвезет мисс Лена после работы. Хочешь, чтобы я или она с тобой зашли? Помогли тебе объясниться с мамой?
Трей качает головой.
– Я ей пока не скажу. Пока вы доказательство не добудете. – Она взглядывает на него, отрываясь от комка мокрого полотенца. – Сказали, несколько дней.
– Плюс-минус, – говорит Кел. – Но есть одно условие. Ты дашь мне слово чести, что никогда ничего не станешь насчет этого делать. Никогда. Просто отложишь и продолжишь жить нормально, как и собиралась. Займешь голову школой, с друзьями опять наладишь все. Может, день-другой удастся не бесить учителей. Готова?
Трей глубоко и судорожно вздыхает.
– Ага, – говорит. – Готова. – Она все еще опирается о стену, руки с бумажным полотенцем лежат на коленях, словно у нее нет сил шевелить ими. Кажется, будто долгое жестокое напряжение выходит из нее – потихонечку, мало-помалу, и все ее тело обмякает до полной беспомощности.
– Не только сейчас. Всю твою оставшуюся жизнь.
– Я поняла.
– Клянись. Слово чести.
Трей смотрит на него.
– Клянусь.
Кел говорит:
– Потому что я тут нехило рискую.
– Вчера я рискнула ради вас, – говорит Трей. – Когда тех парней отпустила.
– Видимо, да, – говорит Кел. Опять у него за грудиной этот трепет. Ждет не дождется, когда придет завтра, следующая неделя или когда уж там – когда вернется к нему достаточно сил, чтобы справляться со всем, как он умеет обычно. – Лады. Дай неделю. Ну или две, чтоб уж наверняка. И приходи.
