Мы ещё выпили, и я наконец-то наелась. От души.
– Доконали, – жаловалась пророчица, – не передать! Ну как объяснишь, что не выходит гадание? Вот бывает: не ложится карта, кости врут, прямо нарочно насмешничают! Скрыто грядущее, хоть тресни! И денег не надо, только отстаньте. Ан нет, лезут. Плату не возьмёшь, гадать откажешься, завтра не придёт никто. «Выдохлась Люсинда! Конец ей». Ох, прямо бросила бы всё и махнула к тётке в деревню. У неё хозяйство, козы, курочки. Каждое утро свежее молоко, яйца. Зелень со своего огорода. Она до готовки охочая, что ни трапеза – разносолы! Река рядом. Бережок песчаный, ни камушка! По вечерам – на площади танцы. И парни симпатичные. А тут меня и замуж никто не возьмёт, кому нужна жена-пророчица?
– А чего ты ждёшь?
– Решиться не могу. Страшно, – она боязливо поёжилась. – Чёрная Люсинда – это же имя! На самом деле – псевдоним, конечно. Клиентура! И я больше ничего не умею, даже козу доить.
– Научишься.
– Думаю, вот ещё чуть-чуть заработаю, и тогда точно.
– Все так думают, – усмехнулась я.
– А жизнь проходит… – Она меланхолично посмотрела в окно.
– Кстати, держи подарок для твоей новой жизни. – Я вытащила из мешка платье разбойницы. Оно мне всё равно было велико. Где бы я его тут ушивала? Пророчица на своих печеньях и тёткиных яйцах была гораздо аппетитнее меня.
– Какое красивое! – глаза под густыми седыми бровями засияли. – Тебе не жалко?
– Жалко немного, поэтому надевай быстрее.
Она взвизгнула и бросилась за ширму, стаскивая с себя драную хламиду и патлы с тряпкой. Через пять минут передо мной стояла кудрявая девушка в красном разбойничьем платье. Совсем молоденькая, огненно-рыжая и белокожая. И терла полотенцем румяное после умывания хорошенькое личико.
– Ну ты даешь! Я бы тебя не узнала.
– Как мне? – она вертелась, приподняв юбку. – Ничего? – улыбалась, сверкала ровными зубками и не могла остановиться.
– Великолепно! Только чулки смени.
Слегка портили картину толстые чёрные чулки в резинку и остроносые мужские башмаки.
– Ой! Побегу к сапожнику и в мануфактурную, а то они скоро закроются! Ты подожди, не уходи!
– Не уйду.
А куда бы я делась? Солнце уже собиралось на покой, а вслед за ним и все добропорядочные граждане. Зато для остальных начиналась рабочая смена. Испытывать судьбу ещё раз не хотелось: после приключений двух последних дней она вполне могла на меня обидеться за излишне интенсивный график.
Пророчица купила алые туфли с пряжкой, на каблучке, и две пары тонких кремовых чулок.
– Теперь тебя точно можно замуж выдавать, – сказала я.
Она, смеясь и плача от избытка чувств, бросилась обниматься.
Проболтали мы с ней до полуночи, а потом завалились спать. Я так устала, что уснула, едва коснувшись головой подушки, а в следующий миг пророчица трясла меня за плечо:
– Вставай, соня!
* * *
– Слушай, ты точно не волшебница? – спросила она за завтраком.
– Да вроде нет.
– Сон приснился, будто рядом со мной спит солнце. Что бы это значило? Сны – не кости, не брешут.
– А у тебя нет магического дара?
– Ни капельки. – Она намазала булочку маслом. Еда тут была вкусная, как из фермерского магазина. – Один дар пророчества, и то – не ахти какой. Но ничего, на хлеб с маслом, – она отсалютовала булочкой, – спасибо Небесной Матери, хватает. – И с удовольствием откусила.
– Хочу признаться тебе кое в чем, но пообещай сохранить это в тайне.
Её огромные карие глаза вспыхнули любопытством и стали ещё больше. Она торопливо проглотила.
– Клянусь!
– Во мне горит свет истинной любви.
Пророчица открыла от изумления рот. Выдохнула и залпом выпила фруктовый чай.
– Вот сразу поняла, какая-то ерунда с тобой! В смысле, чудо. Гадания ведут себя точно полоумные. Что-то брякнут – до сути не докопаешься. А дальше – хоть кол на голове теши, молчат! Карты ищут путь к тебе, чтобы ты им поверила. Сначала прошлое покажут, а ведь мы о нём не спрашивали, и только потом – будущее. Но излагают не очень ясно.
– Почему?
– Так всегда бывает с избранными: с магами, ведьмами и с озарёнными.
– Это я – озарённая?
– Или светоносная. В старинных книгах вы так называетесь.
– Правда, что мой свет видят лишь маги?
– Да. Обычным людям с тобой просто хорошо. Они лечатся возле тебя, становятся умнее и добрее. И ещё твои желания должны исполняться, и не только желания, но даже слова и мысли.
– Заметно, – усмехнулась я. – За два дня меня чуть не застрелили из лука, трижды ограбили, отвампирили едва не до смерти, сутки я голодала. Желаний не осталось! Все исполнились.
– Одну книжку гляну, – засуетилась она. Мы перешли в лавку. – Подержи лестницу.
Люсинда сняла с верхней полки серый от пыли, покрытый паутиной фолиант. И звонко чихнула.
– У тебя в комнате чисто до блеска! Почему здесь такая пылища?
– Ну как же? Сама сказала, для этого… Как его? Ан-ту-ра-жа. Вот, смотри… «Свет истинной любви…» «Редчайшее явление…» Ля-ля-ля… О! «Светоносец принимает на себя тяготы озаряемого им мира и исправляет его». «Светоносца ведёт судьба». И ещё… «Наставление светоносцу». «Желай людям добра, ибо желания твои воплощены будут». «Приласкай сирого и убого, излечи калеку, накорми голодного…» Ля-ля-ля… «Того, кто нуждается в твоей помощи, у кого нет другой надежды, – спаси». Да уж… Не позавидуешь.
– И когда же мне за моими бесконечными обязанностями найти волка? – пробормотала я.
Пророчица пожала плечами:
– Найдёшь. У избранных всё наособицу. «Светоносца ведёт судьба», – назидательно повторила она.
Ведёт, чего уж. Вспомнилось изречение сэра Уинстона Черчилля, прицепленное Сашей Тихоновым над рабочим столом: «Success is going from failure to failure without losing enthusiasm»
[17].
При этом предполагалось, что «from failure to failure» мне обеспечит новый волшебный мир, а вот «enthusiasm» – моя забота.
* * *
– Заходить не буду. – Люсинда решила проводить меня к ведьме. – Мы с ней не в ладах.
– Почему?
– Ой… Такая баба злющая! Жуть. Но сильная. И не шарлатанка.
– Она меня не ограбит? Свет истинной любви её не интересует?
– Да на что он ей? Соседей ночью пугать? Её воротит от любви, как сквалыгу от долговой расписки. Только не говори, что я тебя привела, ругаться начнет. Ух, и здорова ругаться! Сама убедишься.
