* * *
Я лежала на том же тюфяке и в тех же кандалах. Но на подушке и под одеялом. Саднящая рваная рана от гвоздя, найденного вчера в соломе (лучше инструктируйте персонал!), поверх позавчерашнего пореза кинжалом была перевязана белой тряпочкой с пятном зеленоватой мази. Этой же мазью обработали следы от кандалов.
Вошёл дворецкий с бутылкой и с коробочкой, за ним – пожилой слуга с обычной миской еды и кувшином.
– Стейльское полезно при потере крови, сударыня. А вот это, – он подал коробочку, – от баронессы Шонт.
Я открыла. Там были пирожные: бисквиты с ванильным кремом и ягодами.
– Спасибо, Ноальд. Передайте, пожалуйста, мою благодарность её милости.
– Передам.
– Почему он не убил меня?
– Поправляйтесь. Ешьте побольше. И пейте свою воду. Её тут, кроме вас, никто не пьёт.
* * *
Дни бежали за днями. Я ела, мылась, спала. На третьи сутки сняли кандалы. Если спросят, что такое счастье, отвечу, не колеблясь: «Есть варёные овощи без кандалов».
Начала делать зарядку. Попросила какую-нибудь книгу. Принесли «Славную и прекрасную историю Ордэса». Позорную и уродливую зажали. Читала про каких-то сумасшедших монархов, один хлеще другого (вот, блин, генетика!), и вдруг поняла, что забыла о своем дне рождения! Что же я делала тогда? Кажется, колдовала над морковью. Стало грустно.
На пятые сутки Ноальд отвёл меня в спальню короля.
Тот сидел в кровати, похудевший и бледный. И невозможно красивый: огромные зелёные глаза под идеально вычерченными бровями, длинные густые волосы, раскиданные по белоснежной рубахе. Яркий цветок рта. Повезёт же кому-то!
– Я думал, твоя кровь исцеляет, а она убивает.
Не дожидаясь приглашения, села в кресло. Король кивнул Ноальду, тот вышел. Мы остались одни.
– Убивает? И где убитые?
– Откуда в тебе такая смелость? Ты видела, что я могу сделать с тобой. И всё равно не боишься.
– Не боюсь. Мог бы, сделал.
Он отвернулся к окну. Его спальня, в отличие от моей, была на солнечной стороне. Терпеть не могу, когда с утра прямой наводкой в лицо фигачит солнце, и плевать оно хотело на занавески. Мне повезло больше, чем ему. Правда, решётка… Но, кажется, я начинаю к ней привыкать.
– Короля – на «ты»… За одно это в Ордэсе казнят.
– Повторяешься. Чего ты хочешь?
– О… Прямо не знаю, чего бы попросить у великой волшебницы. Ты же сотворишь для меня любое чудо?
– Разумеется.
– Сотворишь или опять обманешь?
– Зависит от тебя.
Он зажмурился и глухо застонал, откинувшись на подушки. Его лицо покрылось лихорадочным румянцем, из угла рта потекла кровь. Я подбежала к кровати.
– Что с тобой?
– Уходи. – Он потянулся к колокольчику. На пороге появился дворецкий, вслед за ним врач, слуги. – Убирайся!
– Прошу вас, сударыня, – Ноальд поклонился.
Я размышляла о словах короля всю ночь. Моя кровь убивает? Ведьма говорила, исцеляет. И практически ото всего. Ну, кроме застарелой смерти – тут уже нужно моё сердце.
* * *
Ещё через два дня Ноальд разбудил меня до рассвета.
– Сударыня, его величеству очень плохо.
Виктор, полуодетый, сидел в своей спальне за столом, на котором стояли и валялись бутылки – полные и пустые. Он поднял покрасневшие от вина и бессонницы глаза.
– Садись, выпей со мной.
Его белая рубаха была распахнута, на груди запеклись глубокие кровавые царапины.
Он налил вино в два бокала.
– Давай выпьем за верность!
Неожиданно.
– Знаешь, – у него дёрнулся рот, – почему я ненавижу женщин?
А вот теперь не удивил.
– Невкусные? От них похмелье? – предположила я.
Король засмеялся пьяным смехом.
– Нет. Потому что предательницы.
– Хм… Старая песня. Тебя прокатили?
– Представляешь? Меня – и прокатили!
– Бывает.
– Нет! – закричал он, расплёскивая вино на полстола. – Не бывает. Это всегда так. Всегда. Вы – подлые, отвратительные твари. Предательницы.
– Кто тебя предал?
– Все.
– Судя по тому, что в твоей стране ещё бегают кое-какие женщины, не все.
– Мне нравится твоё чувство юмора. И я даже верю, что ты не женщина. Они – тупые, пошлые. Предательницы.
Прямо заклинило его.
– Сначала предала мать.
– Как же?
– Она вышла замуж после смерти моего отца. Потаскуха.
Господи ты боже мой!
– Потом кормилица.
– Недокормила?
– Она тоже вышла замуж и бросила меня. А я относился к ней как к родной. А потом эта мерзавка… Мерзавка.
Ударил кулаком по столу.
– Она обещала мне, она клялась… – Он влил в себя ещё один бокал. Вино полилось на рубаху, расплываясь кровавым пятном. – И тоже предала.
Король закрыл лицо руками и заплакал. Так искренне и горько, что стало его жаль. Не знаю, насколько все женщины предательницы, но дуры – точно.
Я молчала и ждала, когда он успокоится, на всякий случай отодвинув от него пару непочатых бутылок. Для пяти утра ему было уже нормально.
– Она обещала не бросать. И… бросила. Обещала спасти! И не спасла. Я страдаю. А ей – плевать.
– Почему ты думаешь, что плевать? Может, она тоже страдает?
– Нет! – Он скривил яркий рот. – Ей плевать! И теперь я должен жить с проклятым осколком в груди. Знаешь, как это больно? Как мне невыносимо больно! Как он холодит сердце! Потому что она умерла. – Он уронил мокрое от слёз лицо в ладони. – Она позволила убить себя… Моя Герда. Её убила Снежная королева.
Я не поняла, что произошло дальше, но через минуту гладила его голову и плечи, а он рыдал, уткнувшись в мои колени. На ковре.
– Моя Герда умерла… Как она посмела отдать своего Кая мерзкой ледяной гадине? Знаешь, что делало со мной это извращённое чудовище?! Мне было четырнадцать! И потом, как ни в чём не бывало, летело успокаивать вулканы. Видите ли, это полезно лимонам… Чудовище.
Вот не надо кого попало называть чудовищем.
– Мы с Гердой так любили друг друга… Чистой любовью. Мы дарили друг другу цветы, катались на коньках. Она убила мою Герду… Бледная ледяная гадина! Я до сих пор помню её ужасные руки… Словно куски льда…
Как бы кстати сейчас пришлась ведьма с её «Спи!».
Когда Виктор угомонился, я попросила Ноальда отвести меня в библиотеку.
