– В карты сыграем на деньги. Или на раздевание, – предложил Тихонов. – Очень тонизирует! На вас столько всего надето, мы с Лизкой точно проиграем. И перцовки выпьем, все болячки – как бабушка отшепчет.
– Нет, идите, развейтесь, а я телик посмотрю. Года три не включала. По нему, оказывается, кино крутят.
В номере я разложила на кровати два платья – узкое, цвета «бургунди», на бретельках из алых бархатных ленточек, и второе – с глубоким декольте и сложной драпированной юбкой, того дивного красного оттенка, в который Тициан нарядил святого Иосифа противовесом к аскетичной косматой шкуре Иоанна Крестителя в «Мадонне с младенцем». Я никак не могла выбрать и позвала Тихонова. Со вчерашнего дня он внушал мне доверие в плане вкуса.
– Однозначно это, – Саша ткнул в тициановское.
– Почему?
– Почему… Тебе из «Трёх мушкетёров» кто больше нравится?
– Портос.
– А мне миледи. Всё зависит от того, кому хочешь понравиться ты. Мужчинам или женщинам.
Его формулировки были обезоруживающе точными.
– Наверное, тебе, – засмеялась я.
В ответ он развёл руками.
* * *
Драконьим золотом на сей раз я увешалась поосновательнее, а изумруд разбойницы стал идеальным штрихом к красному. Кольцо Элорда я носила на среднем пальце. Снимать побаивалась, но два крупных камня рядом… Вот если бы оно было поменьше и его можно было надеть на мизинец…
Я попробовала. Мама! Оно тут же уменьшилось! Утончилось и поджалось – топаз едва выступал за край металла. Ну и чудеса!
Саша настоял, что прическа должна быть вечерней, пришлось сбегать в парикмахерскую за углом.
К семи мы были готовы.
– Как ты умудрился засунуть пальто в портплед вместе с костюмом?
– Оно мягкое.
– И совсем не мятое!
– Нормальный кашемир не мнётся.
Сколько же стоит кашемир, который не мнётся?!
* * *
Собрав все питерские пробки и отпечатав протектор шин на свежем загородном снегу, мы наконец подъехали к ярко освещённому подъезду за распахнувшимися воротами.
Часть зала была отдана фуршету, на другом конце сидел настоящий оркестр, по периметру стояли диваны и стулья.
– А вечеринка-то – танцевальная, – сказал Тихонов. – Ты танцевать умеешь?
– А ты?
– Я учился.
– Уникум. Приколи мне, пожалуйста, брошку. Откололась, и такая маленькая, у самой не получится.
– Зачем она тебе? Её и видно не будет.
– На удачу.
* * *
– Лиза, вы обворожительны! Звезда моего праздника! – сыпал мелким бисером Матвей. Его девушка в тиаре, от которой нервно икалось покойной королеве Виктории на весь Фрогмор-хаус
[35], чуть прикрывала царственной улыбкой выражение лица, означавшее: «И не думай. Придушу».
Заиграли вальс. Саша поклонился и подал мне правую руку. К ней потянулась моя левая, а дальше пошло по сценарию бала чудовищ: я не отдавала себе отчёта в том, что и как делаю, но, похоже, всё делала правильно.
– А ты, часом, не профессионал? – усмехнулся мой кавалер.
– Только с тобой. Не разрешай никому меня приглашать.
– Почему?
– Я стесняюсь незнакомцев.
– Какое нежное сердце скрывается за колючками. Настоящая роза! Надеюсь, у тебя больше четырёх шипов? По нашим временам четыре – маловато.
– А у тебя больше четырёх вулканов?
– А то!
– Ты их регулярно прочищаешь?
– Ну, конечно. Даже потухший
[36]. Мало ли что случится.
Избежать приглашения от хозяина вечера мне не удалось. Уже немного нетрезвый Матвей шептал жаркие комплименты и в открытую предлагал заменить девушку в тиаре. Очевидно, в этой паре – тиара и девушка – постоянной величиной была тиара, а переменной – девушка. Интересно, сколько их уже сменилось под холодным и неверным блеском бриллиантовых узоров? И по какому принципу Матвей давал им отставку? Повинуясь внезапному импульсу или честно, по очкам? Думаю, прежде он не сталкивался с отказами, поэтому был изумлён, а после – вдвойне напорист. Но что его напор для той, которая отказала королю драконов? Дым.
Всё же вырвалась я от него с трудом – вцепился как клещ. В прямом смысле. Ещё синяка на плече не хватало! К счастью, его внимание потребовалось какому-то важному гостю.
– Может, уйдём? – спросила я Тихонова.
– А как же благотворительный аукцион? Матвей к тебе не сильно приставал?
Слава богу, другие пары закрыли от Саши то, как я отпихивала друга Аполинэр.
– Нет. Но он пьяный, и, смотри, опять пьёт. Я его боюсь.
– Не бойся, просто не отходи от меня.
Аукцион устроили в соседнем зале. Старинная и современная живопись, фарфор, скульптура. Рядом со мной уселся старичок в бархатном смокинге, с седым пушком вокруг головы. Матвей согнал бедолагу и занял его место.
– Лизочка! Вам нравится портрет дамы в тюрбане? Я купил его в Венеции. А натюрморт с персиками – из Голландии. Выбирайте, что вам нравится.
– Матвей, – повернулся к нему Саша, – у Лизы на сегодня есть кавалер, который обеспечит её и персиками, и тюрбанами.
– Уж не вы ли, юноша?
Начались торги.
– Лизочка, ну что вы хотите?
– Спасибо, я ничего не хочу.
– А пионера с моделью аэроплана? Соц-арт – это актуально.
– Только не пионера!
– Тогда гармониста.
– Не нужно.
– Ну как же?
– Правда не нужно.
Матвей не унимался ни на минуту, и вдруг его перекрыл вопль распорядителя:
– И вот жемчужина нашего аукциона: фламандский мастер семнадцатого века, «Девушка у окна с кошкой». Начальная цена…
За девушку торговались неохотно и осторожно – слишком дорого. А она была действительно хороша: живая, золотистая, с розовыми щёчками, рыжими локонами и блестящими бледно-зелёными глазами, отстранённо-зазывно навалившаяся на подоконник пышной грудью. Под стать хозяйке была и кошка, сытая, хитрая, довольная собой, она не собиралась давать спуска хозяину, которого подыскивала ей соблазнительная фламандка.
– Как тебе? – спросил мой спутник.
– Дивная парочка! Обе милашки.
