Бедная дурочка! Чего ей на месте не сиделось? Кто да откуда… Сказал же: отстань.
Пласидо Доминго в роли рыцаря Грааля был великолепен.
Волк, я не задам тебе ни одного лишнего вопроса. Никогда.
Сны после Лоэнгрина были соответствующие.
* * *
Неожиданно позвонила тётя Зоя.
– Лизочка, завтра вечером к нам Валя Лунёва приедет, мамина однокашница. Помнишь её?
– Смутно.
– Высокая, тёмненькая. На день рождения тебе платье в корабликах дарила. Они с мамой ещё пели дуэтом. Помнишь? Может, и ты заедешь? Мы соскучились. И Валя хочет тебя увидеть.
Ледяная стеночка между мной и папой с тётей Зоей, тонкая, но ощутимая, в последнее время начала таять. Они свыклись со своим решением и учились не стесняться его.
* * *
Я заехала.
Обстановка у нас дома, то есть у них дома, царила библейская.
Папа восседал во главе стола, смиренный и улыбчивый, как Святой Иосиф в Sagrada Familia Гойи. Вокруг суетилась счастливая тётя Зоя, нагружая стол тарелками. На диване охали и ахали обложенные фотоальбомами, тётя Валя и дядя Игорь. Я сразу их вспомнила. Тётя Валя бросилась обниматься, заплакала:
– Вылитая Маша! Даже причёска такая же! И платье… Она тоже сиреневый любила.
Вообще-то я не очень люблю сиреневый, мне больше идёт голубой, но зачем спорить? Не в голубом дело.
Мы душевно посидели. Тётя Зоя сняла со стены гитару, все спели любимую мамину «Тонкую рябину», а потом тётя Валя пела «Он говорил мне, будь ты моею…» Сильным контральто. И я поняла, почему дядя Игорь, сын адмирала, за которого сватали дочку председателя горкома, тридцать пять лет назад женился на девочке из рабочей семьи. Невозможно было не жениться. Она мало изменилась со времён моего детства – осталась стройной, прямой, с длинной белой шеей и сочными губами.
– Какая ты, Валя, красавица! – восхищалась тётя Зоя.
– Да я-то что! Вот Маша была настоящая красавица, а теперь и Лизочка, вся в маму.
На стене у нас снова висел мамин портрет, вынутый из шкафа после Анджелиного нашествия. Рядом с портретами папы, дедушек, бабушек и моим детским фото. Общий снимок новейшего времени – папа, тётя Зоя, двухметровый Арсений и я – украшал пианино.
Расходились в первом часу. За Лунёвыми заехал их старший сын Николай, они засобирались домой.
– Пусть Коля поднимется, – предложила тётя Зоя, – перекусит с дороги.
* * *
– Добрый вечер!
– Ой, Коленька, где ж ты цветы ночью нашёл?
Я вышла с кухни с подогретым чайником и… чуть не вылила на себя кипяток. В прихожей стоял Вольфрам. Молодой, без седины, с короткой стрижкой. Вместо аби и кюлотов с шёлковыми чулками на нём были твидовый пиджак и джинсы. Но улыбка, движение бровей, цвет глаз!
После ада любви и красоты в стране драконов ко мне нагрянул ад подобия. Не бойся, волк. Я справлюсь. Я выдержу.
* * *
Лунёвы предложили подвезти меня до дома.
– Не беспокойтесь, пожалуйста, тут на такси – двести рублей.
– Замечательно, – кивнул Николай, – я согласен.
Подвыпивший дядя Игорь уснул на заднем сиденье, тётя Валя тихонько напевала рядом.
– Лиза, вы любите классическую музыку?
– Кто меня продал?
– Ваш папа. Пойдёмте завтра на концерт, в консерваторию.
– Ой, нет. Я бы с удовольствием, но он благотворительный, билеты – по цене самолёта. Да их уже и нет давно.
– Найдём, – сказал он. – И, разумеется, я вас приглашаю.
– Ну… Так неожиданно.
– Тогда завтра без четверти шесть?
Я не знала, что делать. Пропустить концерт любимой оперной певицы, бывающей в Москве наездами, пару раз в году, или пойти? По-дружески. С сыном старой приятельницы моей мамы. Родители дружили, и дети подружатся. Что в этом плохого?
* * *
Мы встретились на Никитской, возле консерваторской колоннады. Уже была настоящая весна. Шубы уверенно сменились на пальто и куртки. Николай был элегантен, вежлив, хорошо улыбался, его слова звучали искренне.
– Я не разбираюсь в классике, вы ведь просветите дилетанта?
– Ну, я тоже не профессионал, а благотворительный концерт – это всегда сборник популярных мелодий. Ничего сложного. – Я заглянула в программку.
В антракте он предложил сфотографироваться. Фотографировать я никогда не умела – не могла поймать то настроение, которое отличает хорошее фото от посредственного. А он умел. И на его фотографиях я выходила изысканной и аристократичной.
– В реальности вы гораздо лучше, – заметил Николай на мой комплемент. – На вас смотрят не только мужчины, но и женщины.
– Да бросьте! – засмеялась я.
– Правда. Мужчины замечают сексуальность, а женщины – красоту. Но в вас есть и то, что я не в силах определить.
– Вы о чём?
– В вас есть загадка. Словно вы знаете необыкновенную тайну.
Много, очень много необыкновенных тайн.
* * *
После концерта мы зашли в кафе.
Блондинка за соседним столиком метнула в Николая выразительный взгляд. Понятно: эффектный парень. Увидел, но не ответил. И всё же… Неужели рисуется? Ладно, прощаю ему эту маленькую слабость. Как говорит Аполинэр: «Кто без изъяна?» К тому же мне должно быть безразлично. И мне безразлично.
У двери в квартиру поцеловал руку. А вот это выражение лица уже ни к чему!
* * *
Седьмого марта мы вместе со всей страной отмечали офисный вариант дня весны и любви, выросшего на руинах международной солидарности трудящихся женщин. Мужчины вручили нам цветы и конфеты. У нас появился новый инженер – Андрей, Сашина замена. Высокий, симпатичный, молчаливый. Интеллектуал. Светка не слезала с каблуков и перестала скандалить по любому поводу.
– Шура передал для тебя за день до отпуска, – загадочно сказал Феня и протянул квадратную коробочку.
Я вспомнила подарок Принца на день влюблённых – шоколадную скульптуру удалого смеющегося коня с сердцем в зубах. Мы ели его вчетвером – с Шидликом и Валерой, садистски отламывая несчастному животному части тела.
– Спасибо, Фенечка.
Коробку открыла дома. Там были две пары крошечных серебряных башмачков и записка: «Для фламандской кошки на окне. Чтобы у неё лапы не мёрзли». Никто не рассмешил бы меня так, как Тихонов.
* * *
Через день, продолжая тему странного праздника, мы ужинали с Николаем в модной пиццерии. Он отлично разбирался в итальянской кухне. Выяснилось, что пиццу тут подавали в римском стиле, а баклажаны – в калабрийском.
