А если еще аборигены подкинут деньжат за «сбитые», да еще медальку свою папуасскую на грудь фантиком – вообще красаве́ц, гроза разбитных девах и романтичных девочек.
По окончании училища радеющая мать в своей народно-станичной смекалистости сунула кому надо на лапу, чтоб ее чадо перевели в часть по месту жительства… под мамино крыло.
А он вот…
От флотских погон на корабельные комплексы открестился. У морячков (что первое бросалось в глаза) после осточертевших сапог один кайф – они в ботинках на службу ходють. Однако ж… «море, море, край бездонный…», море это поэма, в которую надо влюбиться, и как бы ни с детства. Не всем дано.
В КГБ подавал рапорт, но там сразу стало понятно, что не подходит и не проходит… по каким-то одним им известным параграфам. На самом деле, как потом выяснилось – там вообще все оказалось на уровне зондажа со стороны органов
[47]. Да и пес бы с ними, ему ли тогда об этом думать!
Мамин бакшиш, однако, отцами-командирами забыт не был, и его рапорт на службу за пределами СССР таки удовлетворили.
Батарею «Ос» на Огненной Земле разместили в нескольких километрах от авиабазы.
В подкрепу к взводу охранения прикатили два грузовика, высыпав аргентинских морпехов, что тут же засуетились, устраивая периметр охраны. Прибыл персонал на обучение и переподготовку – аргентинские военные и кубинцы.
Технику развернули не то чтобы в чистом поле, но вблизи от какого-то то ли запущенного рыбацкого поселка, то ли хранилища (рыбой в некоторых помещениях воняло изрядно). Наверное, был в таком месте дислокации какой-то свой, известный только аргентинскому командованию резон. Все пустовало: может, реквизировали на время войны… или не сезон у них (у промысловиков).
В одном из бараков организовали класс для занятий теорией, но основное обучение проходило напрямую в боевых машинах.
Самим расквартироваться в заколоченных домиках можно было с вполне приемлемым комфортом, не раскидывая собственных палаток. С собой это хозяйство (палатки и прочие армейские бытовые необходимости) по штату тоже приперли.
«Где наша не пропадала, – снова вылезшая идиома напомнила полигон на Эмбе, где в казахстанских суховеях в поле как раз и куковали под натянутым брезентом, – тяготы, мать их, и лишения воинской службы. Видели бы те девочки, что скрывается за фасадом красивой формы и выправки молодого перспективного жениха».
Сразу всплыло комичное, когда их – курсантов, будущих офицеров (вставить восклицательный знак) – перли с училища на полигон в Бердянск в вагонах-теплушках, в каких, наверное, солдат еще в Великую войну возили. И как они нужду «немалую» справляли на ходу… это что-то! Двое тебя на сцепленных армейских ремнях держат, а ты (герой!), спустив штаны, под перестук колес сверкаешь свесившейся голой задницей над проносящимся откосом… меча́ (это глагол)!
И представить – селянка какая-нибудь из леса к полотну бы вышла на представление…
Сигаретка докурилась – аккуратно забычковать и убрать – техника безопасности. Потому что техника, боевая, за спиной.
Отвернуться от родных «Ос»… осин, глянуть – пейзаж унылый, песок да камень, вымороженная грязь-землица с чахлой травкой. Ветер холодит, выдувает.
Не такой представлял себе Аргентину. А уж слово «Южная» к Америке не лепится и вовсе. Глаза ищут оленей, охочих до ягеля, и чукчей (на край ненцев), тоже до чего-нибудь охочих, а видят другую породу – черноусых местных… аргентинян. Как называет их однокашник Саня, попавший сюда вместе с ним.
«Других оленей кроме нас тут нет. Тоже охочих до чего-нибудь эдакого».
О! блин, вспомнил – легок на помине – Саня, Ермилкин, краснорожий от удовольствия предвкушения. Нарисовался, показывая из-за пазухи бутыль:
– Керя (погоняло еще с училища), гляди, чего достал!
– Опа! Это что?
– Аргентитяне подогнали. Бормотуха местная. Шило-то осточертело. Тут правда на двоих только, – поозиравшись: – Пошли?
– Пошли, – согласился немедленно.
Вообще, судя по объему и если это вино, то Сане этого литра и в одно рыло мало будет, чтобы что-то почувствовать. Но… у них тут существовали свои правила.
За потребностью аргентинской стороны рассредоточить дивизионы ПВО на все батареи штатного командного состава не хватило. Майор – комбат – вынужден был выполнять обязанности в том числе и заместителя по политчасти (делать ему больше нечего). А если добавить к этому особиста, слегшего с глубокой простудой и увезенного в госпиталь, весь офицерский состав вечером после учебно-боевых будней испытывал моральное блаженство оставшихся без учительского присмотра пионеров.
Тем более что командир батареи мужиком оказался с понятием – мало того, что, оглядываясь на приказ сверху «не напрягать местных коммунистической идейной пропагандой», свел все политзанятия с подчиненными к номинальному минимуму, так и к дисциплине подошел от концепции «сознательность и самоорганизация».
– Товарищи офицеры, я за вами нянькой ходить не собираюсь. Сами понимаете, главное – поставленная задача. По чуть-чуть, без фанатизма – можно.
И товарищи офицеры, без подсказок просекши, что имелось под «по чуть-чуть», эту самую «сознательность» проявляли в полной мере, не желая подводить такого человечного майора. Демонстрируя при этом незаурядные дипломатические способности: поддерживая тончайший баланс установления связей с обучаемыми латиноамериканскими коллегами и не ударяя при этом лицом в грязь перед иностранцами.
Короче, литр «красного» как раз расслабиться, не нажираясь.
Вопреки слабому градусу выпивка приятно и неожиданно бродила в голове, в животе и еще где-то, расплетая язык. Саня, конь с яйцами, балагурил упоенно, театрально, как умел:
– …а первая моя жена уже на второй год совместной жизни сменила свое имя, даденное ее мамашей, на более подходящее «Мегера». Но доця это так… яблочко. Яблонька-то мама – для меня теща и я ей – зять, определенно стал поперек горла. Голосит как-то: «Пойду, утоплюсь, у-у-у… пожалеете!», а сама глазом стреляет – ждет, что я ей: «Да куда ж вы, да не приведи господь!»
А я ей: «Ма-ма! – (Квакающие обертоны Ермилкина в этом нарочитом «мама» выражали всю степень издевательства.) – Ма-ма, когда пойдете топиться, обязательно привяжите к ноге буек… чтобы я вас потом смог найти и к берегу отбуксировать. Негоже такое счастье на съеденье одним рыбам».
Перепелица цедил, смаковал сладкое хмельное, если честно, не особо прислушиваясь (байка по пьяни звучала уже не раз). Думал о своем: «Говорили, в Сирии за пультами управления сидят наши, не доверяя криворуким арабам технику. А нас?..»
Пока учебная работа была штатная, почти рутинная. Ни собственное, ни аргентинское командование почему-то в спину не подталкивало. Иначе говоря, без «горячки».
