– И какие выводы? – спросил Уолтерс голосом, казалось, лишенным всякого интереса.
– Что следует и дальше – наблюдать и выжидать, – шеф московской резидентуры был сама невозмутимость.
– Я полагаю иначе. Контакты и переговоры с русскими не достигли даже локального сдвига. А у нас по-прежнему нет ясного представления намерений, и имеют ли эти неясные намерения хоть какую-то объективность. В то время как из Вашингтона намекают, что надо форсировать события.
Уолтерс неторопливо вскрыл конверт, достал содержимое – наискосок надпись «top secret». Протянул:
– Пункт «насильственного удержания и тайной переправки в подконтрольные нам владения» идет с оговоркой «рассматривать как крайнюю меру до особого распоряжения». И я считаю – в нашем случае положительный момент вызрел, тем более что в разработке имеется «объект», способный дать прямую информацию.
Каковы в настоящий момент возможности московской резидентуры для осуществления подобной операции? Хочу лишь дополнительно напомнить, что в штате миссии (прибыли вместе с моей группой) наличествуют два специалиста-профессионала… Как раз для таких дел.
В дипломатическом багаже привезено все, что необходимо, включая спецоборудование, советское оружие, новые средства технического мониторинга и связи. В оперативном ожидании две группы нелегалов, готовых по поступлению сигнала пересечь границу. В том числе зарезервированы легальные визы для въезда в СССР под видом туристов и коммерсантов.
Бертон Гербер тянул паузу – аккуратист и профессионал своего дела был склонен считать, что разведка сама по себе – это прежде интеллектуальный подход, работа мозгами, а не беготня с пистолетами.
«Нет, – говорил он себе, – если того требуется, цели можно достичь любым методом, и неписаные правила шпионской этики (если таковые и существуют) тут значения не имеют. И все же предложения вашингтонского уполномоченного носят спорный характер».
Не постеснявшись бросить вслух:
– Грязная игра…
– Оставим моральный онанизм для коммунистов, – парировал Уолтерс, прежде всего, опираясь на данные в Вашингтоне инструкции. И общую стратегию.
Советская пропаганда вовсю клеймила сорокового президента США, выставляя ярым проводником империалистической и агрессивной политики.
Рональд Рейган… не то чтобы свита его играла, он и сам искренне поддерживал общие для политического истеблишмента взгляды. Антикоммунистические, в частности.
Но прежде все исходящее из Белого дома опиралось на так называемых «пентагоновских ястребов» и оборонное лобби. Были заинтересованные люди в Госдепе, кое-кто в конгрессе. И конечно, в руководстве спецслужб.
Нынешний директор ЦРУ Уильям Кейси ходил по узкой дорожке «между-между», контактируя с официальной администрацией и лично с Рейганом, а также имея тесную спайку с вышеупомянутой намеком элитой. Невзирая на спорный и конкурирующий характер отношений, царящий во властной и околовластной верхушке США, взаимопонимания и компромиссов, как правило, удавалось достигнуть. Поскольку джентльмен всегда договорится с джентльменом, республиканцы – с демократами… утрясая разногласия интересов. Например, между такими, завязанными на оборонные заказы корпорациями, как «Боинг» и «Локхид Мартин».
Едины были взгляды у всей этой военно-политической верхушки и на попытку диалоговой игры с русскими, касающейся дела крейсера-пирата (кто был в курсе).
Едины и… критичны.
Практически сразу, едва произошел информационный вброс о невероятном происхождении корабля, была дана ситуационная оценка, предварительное прогнозирование и первые (впопыхах) решения! Военные эксперты, политические аналитики потребовали немедленной реакции! Ни много ни мало выдвигая варианты превентивной атаки с применением всего необходимого для… дальше по восходящей: локального, регионального, континентального, глобального превосходства.
Особенно после возрастания эскалации, в пиковом ее моменте, когда американский флот стал терять корабли.
Однако русские (не только одиночка-крейсер, но затем и вся советская группировка на Тихоокеанском театре боевых действий) показали больший военный потенциал и устойчивость, чем от них ожидалось.
Иваны опять («почти традиционно» – особые скептики вспомнили фиаско Бонапарта и провал гитлеровской Германии) были недооценены. Это остудило горячие головы – вновь сыграла рациональная осмотрительность перед лицом сокрушительного ответного удара. Пушки свое отговорили, требовался другой подход.
Но как бы то ни было, идти на поводу у большевиков и играть на их поле джентльменам виделось неприемлемым.
У инспектора Уолтерса был свой карт-бланш.
* * *
Через несколько дней московская резидентура ЦРУ сумела накопить немало данных об «объекте» – привычки, маршруты, время…
Агенту «Октавия» было приказано держаться в стороне, не вступая в контакт (пока незачем), да и вероятность лишнего пристального внимания со стороны опекающей «клиента» охраны была более чем очевидна.
Естественно, что к процессу наблюдения были подключены и дополнительные людские резервы, ведущие мониторинг с большей дистанции во избежание встречно засветиться. Самым обнадеживающим из всей этой скрытной активности было, проследив, установить вхожесть фигуранта в Кремль. А также в административные офисы Центрального комитета КПСС на Старой площади – это дало возможность привлечь к делу одного из пассивных агентов, завербованного сотрудника секретариата, по сути, мелкую сошку, клерка, с ограниченными возможностями. Тем не менее который сумел кое-что выяснить: указанный «объект», по всей видимости, имеет доступ к самым высшим инстанциям в аппарате кремлевской власти… Появился «ниоткуда» – нигде ранее не замеченный, ни на партийной работе, ни в органах. Что наряду с другими косвенными фактами утвердило во мнении – это тот, кто нужен.
Из любопытного в донесении приводился случайно подслушанный, вырванный контекстом разговор, где «объект» позволяет себе не совсем лестные высказывания о политическом устройстве страны.
Это как минимум наводило на интересные мысли, вырисовывая перспективные намеки.
И Гербер для себя отметил (мысленно): «В информационном пакете из Лэнгли говорилось, что аргентинские источники упоминали отсутствие коммунистической символики на крейсере-пирате».
Через несколько дней все тот же кабинет в посольстве преобразился – большой стенд на стене, совмещавший карту Москвы и объемный план, был испещрен пометками и значками: перемещения «объекта», другие маршруты, контрольные и реперные точки, места расположения агентов, пути отхода, практически выстроив пошаговую последовательность операции.
Вместе с тем шеф резидентуры Бертон Гербер не испытывал такую уж особую уверенность в оценках риска:
– Сэр, при всем уважении… даже в стопроцентном расчете, где на долю импровизации отводится едва ли одна десятая, в нашем плане я вижу как минимум два-три уязвимых места. Решать проблемы если не радикальным образом, то на грани фола, считаю крайне сомнительным. Как минимум процедуры диалогового взаимообмена с контрагентами утратят простоту.
