Но самой красноречивой демонстрацией того, на что способны британцы, стала операция «Гоморра», нацеленная на второй по размеру город Германии, Гамбург. Кодовое обозначение было взято из Ветхого Завета: «И пролил Господь на Содом и Гоморру дождем серу и огонь от Господа с неба, и ниспроверг города сии, и всю окрестность сию, и всех жителей городов сих, и все произрастания земли»
[419].
Высокая летняя температура и низкая влажность обеспечили идеальные условия для огненной бомбардировки. Зажигательные бомбы создали многочисленные очаги пожаров, те слились и выбросили в небо столб горячего дыма. Тепло всасывало воздух со скоростью урагана с прилегающих территорий, так что температура поднялась до 800 °C. Этот ветер смерти был настолько мощным, что он сносил здания, вытягивал кислород из забитых бомбоубежищ, валил деревья и затягивал людей в бушующий ад. К концу восьмидневной атаки 37 тысяч погибли и 900 тысяч эвакуированы; 61 % Гамбурга оказался разрушен.
Получив очевидные доказательства эффективности подобных рейдов, офицеры, подобные Харрису, – вдохновленные тем, как совершенствовались технологии бомбометания, – требовали эскалации, утверждая, что если добавить еще налетов, то это приведет к «неизбежной» капитуляции Германии. К 1945 году огромные воздушные флоты были в состоянии перемолотить целые города в лунный ландшафт. В Дрездене в ночь с 13 на 14 февраля погибло 25 тысяч, 15 квадратных миль
[420] города были сокрушены. На следующий день город бомбили снова, вслепую. Несколькими днями позже сгорело 83 % Пфорцхайма, погибло 17 600 человек; 89 % Вюрцбурга постигла та же судьба. В апреле, когда война практически закончилась, был разрушен Потсдам.
К концу войны масштабным бомбардировкам подверглись 158 немецких городов. Некоторые, как Кёльн, Мюнхен и Берлин, подвергались воздушным атакам много раз. Исторические центры лежали в руинах, миллионы людей стали бездомными; 330 тысяч немцев погибло и от 50 до 60 % урбанистической Германии превратилось в пыль.
Но город похож на живой организм; там, где существуют следы жизни, он может уцелеть, и не имеет значения, насколько обширны разрушения. Из всех способов убийства городов бомбардировки были наименее эффективным. Сцены опустошенных налетами европейских мегаполисов ужасны, если на них смотреть. Но физический облик города – это его часть, которая легче всего поддается восстановлению. Большие метрополисы доказали, что они способны поглощать такие удары, которые до войны считались смертельными. Через два дня после того, как Ковентри стал руинами, вернулось электричество; через неделю полностью работали водоснабжение и телефонная связь; шесть недель понадобилось, чтобы 22 тысячи домов стали пригодными для жизни. К марту 1941 года, когда Блитц был в полном разгаре, всего 55 900 поврежденных зданий ожидали починки в Британии; около миллиона уже восстановили и сделали обитаемыми.
То же самое происходило и в Германии, где, несмотря на разрушение или повреждение 324 тысяч домов, 3,2 миллиона человек получили новое жилье к концу 1943 года. Сразу же после огненного шторма в Гамбурге, спалившего 61 % города, туда начали возить питьевую воду, используя танкеры. Начиная с этого дня быстро восстановили городские службы, а временное жилье получили 90 % из 300 тысяч жителей, оставшихся в городе и потерявших все. Это значило, что всего через четыре месяца после удара, сравнимого по эффекту с ядерной бомбой в пять килотонн, промышленность Гамбурга работала на 80 % обычного. Апокалиптический ландшафт Гамбурга был очевиден, если смотреть с разведывательных самолетов; но на земле, невидимый, город бурлил жизнью
[421].
«Разрушенные города можно эвакуировать, – сказал Геринг, – но разрушенную промышленность заменить трудно». Значительное падение промышленного производства вовсе не было так очевидно в городах, которые бомбили. Налеты отвлекали ресурсы противовоздушной обороны и истребители, а в тех и других остро нуждались на фронтах. Однако кампания «лишение жилища» не привела ни к серьезному падению духа, ни к заметному сокращению рабочей силы на фабриках
[422].
Требовалось очень много усилий, чтобы убить город, несмотря на ужасную мощь оружия и на лишения жителей. Пока гражданская администрация продолжала работать, оставалось какое-то обеспечение удобствами и пищей, урбанистическая жизнь продолжалась. До самого конца войны, когда Германия просто развалилась, базовые потребности миллионов гражданских удовлетворялись. И Британия, и Германия сумели создать прочные системы, которые смягчали худшие эффекты воздушных бомбардировок. Тут были и бомбоубежища, и срочное обеспечение средствами первой необходимости сразу после атаки, и многое другое. С обеих сторон силы гражданской обороны показали себя с лучшей стороны, защищая жизнь своих городов. Волонтеры исполняли роль дружинников ПВО, пожарных, медсестер, посыльных – делали то, что требовали обстоятельства. Население городов научилось, как вести себя во время налетов, как оказывать первую помощь, как обходиться с невзорвавшимися бомбами и погасшими «зажигалками».
Чувство, что все были вместе в этом деле, каждый играл свою роль в войне, усиливало стойкость. Паника начала войны превратилась в усталое негодование по мере того, как бомбардировки продолжались. Опрос, проведенный в марте 1941 года в Британии, показал, что только 8 % жителей рассматривают налеты как худшую сложность войны. Немцы, которых спрашивали, почему война оказалась проиграна, только в 15 % случаев назвали воздушные рейды. Драматический вид поврежденных зданий вовсе не означал, что в такой же степени повреждены и социальные связи; дух тысяч городов оставался живым благодаря жителям
[423].
Люди имели глубокую привязанность к городам, те были для них домом и источником дружеских эмоций. После бомбардировок они хотели вернуться в свои районы так быстро, как только возможно. Как говорил солдатам немецкий офицер в лагере для военнопленных, «Кёльн эвакуировали снова и снова, но жители все же ухитрялись просачиваться обратно, на груды руин, просто потому, что те некогда именовались “домом”. Связи прошлого были настолько сильнее военной необходимости, что эвакуируемые сопротивлялись вывозу и стремились обратно, не дожидаясь, пока опасность уйдет совсем»
[424].
Пока люди существуют, чтобы помнить и лелеять свой город, он выживает и поднимается снова. Лучшие образцы этого тезиса можно найти в Японии, города которой перенесли самые тяжелые атаки во время войны. Самое разрушительное оружие человечества, когда-либо развернутое против города, – американская зажигательная бомба М69 весом в шесть фунтов
[425]. Их сбрасывали связками по сорок штук с бомбардировщиков В-29 «Летающая крепость», и они выбрасывали медленно горевший напалм на деревянные крыши японских домов. «Неожиданно… я увидел сияние на горизонте, похожее на восход солнца, – вспоминал американский пилот о ночи 9 марта 1945 года. – Токио целиком распростерся под нами, превращенный в один грандиозный пожар, в то время как еще больше фонтанов огня устремляли вниз с многочисленных В-29. Черный дым вздымался облаками на тысячи футов, создавая мощные тепловые потоки, которые серьезно хлестали наш самолет, принося ужасный запах горелой плоти»
[426].
