Традиционное представление об урбанизации и субурбанизации разлетелось вдребезги. У нас есть «окраинные города» или «незаметные города», поселения, в которых можно жить и работать, но которые вовсе не урбанистические. Конец ХХ века характеризуется созданием «взрывопригородов» в Америке – пригородов с населением более чем в 100 тысяч человек, где прирост населения измеряется двузначными цифрами. Население Иствэйла за первое десятилетие нового тысячелетия увеличилось от 6000 до 53 668 человек, и сельскую долину затопила волна пригородного строительства. Все больше людей живет в таких местах, а по экономической активности они превосходят города. Меса, пригород Феникса, штат Аризона, например, может похвастаться популяцией в полмиллиона, и это больше, чем у Майями, Сент-Луиса или Миннеаполиса. Там есть промышленность и предприятия, но нет четкого центра. У Иствэйла те же черты: это город, который не желает быть городом
[531].
Но даже при этом Иствэйл, а его можно назвать «Гдеугодновилль», насыщен историей. Он возник на волне нового жилищного строительства: только между 2003 и 2006 годами по стране было построено 6,3 миллиона жилых домов малой плотности заселения. Этот взрыв стал возможным благодаря деньгам инвесторов – большей частью из Китая, – текущим на рынок жилья. Во время эпохи легкого кредитования большие роскошные пригородные особняки стали доступными для людей, которые обычно о таком не могли и помыслить (кстати, роскошные китайские резиденции в Аркадии с более скромными домами Иствэйла соединяет нечто большее, чем просто дорога). Но когда ипотечный мыльный пузырь лопнул в 2008 году, покупавшие в Иствэйле жилье за счет ипотеки пострадали особенно сильно. За несколько лет Иствэйл успел превратиться из нового сверкающего пригорода в полупустой призрачный город, где стоят большие заколоченные дома. Через несколько лет после финансового кризиса тут появились банды, и они превратили особняки в лаборатории и теплицы по производству наркотиков.
Люди ехали в Лейквуд в 1950-х, чтобы работать в самой современной и политически оправданной промышленности того времени – делать самолеты и ракеты. Обитатели Иствэйла трудились в не менее современной отрасли. Неподалеку, там, где раньше вилась только виноградная лоза, миля за милей тянулись лишенные черт огромные коробки – некоторые размером с поселок, но даже самые маленькие, не менее деревни. Эти коробки носили имена, которые известны на всех материках: FedEx, UPS, Costco, Walmart, Amazon. Колоссальные сортировочные центры площадью в один миллион квадратных футов
[532] располагались посреди вымирающих ферм, лугов и покинутых виноградников, в центре сложной паутины автодорог, железнодорожных линий и пригородов. В 2010-х в этом уголке Калифорнии ежегодно появлялись дополнительные двадцать миллионов квадратных футов
[533] складских помещений. По сути, это современный гигантский порт, расположенный внутри материка, где миллионы тонн дешевого импорта из Азии складируются, а потом распространяются по Америке, чтобы выполнить невероятно важное обещание «доставки на следующий день». Миллионы щелчков мыши или тычков пальцем в экран смартфона поддерживают данный механизм в постоянно активном состоянии. Но значение этого порта частично скрыто банальным обликом пригорода, который занимает этот район
[534].
Иствэйл – пригород, существующий благодаря тому, что он привязан к глобальному рынку. Силы, которые привлекли миллионы мексиканцев, жителей Центральной и Южной Америки в Лос-Анджелес, тысячи тайваньских предпринимателей в Сан-Габриэль, сотни свежих китайских миллионеров и миллиардеров в Аркадию, соблазнили людей переехать в Иствэйл, чтобы изобразить там новый акт пригородной мечты. Они живут рядом с перекрестками экономики XXI века, точно так же, как люди из Лейквуда обитали рядом с эпицентром холодной войны, где строились самолеты. И подобно предшественникам из Лейквуда и Комптона они очень уязвимы перед геополитическими сдвигами, экономическими и технологическими изменениями; если поток груза, проходящий через порт внутри материка, иссякнет или автоматы смогут заменить людей, работа здесь кончится
[535].
Грузовики, что устремлялись в этот огромный складской район по хайвеям, везли контейнеры, полные смартфонов, пластиковых игрушек, нижнего белья, деталей для автомобилей, сковородок и гаджетов, изготовленных в двенадцати тысячах миль. Я двигался в противоположном направлении, на юго-запад, откуда они приехали; путешествие в шестьдесят две мили
[536] через еще более обширные пригородные пространства с одинаковыми домами, от мельтешения которых мутится рассудок, мимо Лейквуда и Комптона, в порт Лонг-Бич, один из главных ворот для азиатских товаров на американском рынке. Моя петля в 160 миль
[537] (без учета отклонений) прошла через пейзаж, богатый с исторической точки зрения, это был автомобильный нарратив, начавшийся в эпоху немирного атома 1950-х и закончившийся в эпицентре глобализации XXI века. Монотонное, стирающее историю однообразие пригорода успешно маскирует мощь происходивших за ее фасадом перемен, но придает им и добавочную драматичность. Иногда исторические события происходят и в скучных местах, но на самом деле они часто оказываются не такими уж и скучными.
В Лонг-Бич разгружают огромные контейнеровозы; они соединяют мега-урбанистический район Лос-Анджелеса и Южной Калифорнии с другими центрами глобальной экономики, торговыми мегалополисами, выросшими начиная с 1970-х. Пятьдесят пять миллионов человек в районе Гуанчжоу – Гонконг – Макао; созвездие городов в дельте Янцзы (Шанхай, Нанкин, Ханчжоу, Сучжоу, Цзиньцзян, Уси) с 88 миллионами; двойной город Сеул – Инчхон – 25 миллионов; Большая Манила – 41 миллион. Стоя на берегу моря в Лонг-Бич, в окружении потоков товара и капитала, можно явственно видеть те силы, которые урбанизировали – и субурбанизировали – бесчисленные акры земли по всему миру.
* * *
Мы живем в эпоху, которую определяют монструозные, расползшиеся урбанистические гиганты. Хотя эта глава была сфокусирована на Лос-Анджелесе и его обширных окрестностях, подобную историю можно рассказать о городах по всей планете, превратившихся в обширные полицентрические мегалополисы. История Лос-Анджелеса – не история субурбанизации, это скорее история того, как исчезло четкое разделение между городом и пригородом. Она о том, как город принимает новые обличья, как в нем происходит непрерывная трансформация.
