В Лагосе неряшливость неформального города часто воспринимается как знак бедности и повод для стыда. Но неряшливость и хаос – нечто такое, что нужно приветствовать, особенно в быстрорастущем городе: это динамическая черта урбанистического развития. Попытки регулировать и формализовать такую активность могут произвести омертвляющий эффект. Создавая условия и инфраструктуру для беднейших слоев населения, чтобы они могли создать собственные сообщества, и Медельин, и Токио достигли успеха; они интегрировали неформальные поселения в городское целое и инвестировали в человеческий капитал. Такой подход начинается с отказа смотреть на неформальную экономику и поселения как на часть проблемы, – это тот сущностный компонент, без которого не справиться с волной гиперурбанизации. Формирование базовых городских служб, а также безопасности для собственности, является ключом для превращения дисфункциональных и маргинальных мест в работающие активы
[579].
Токио на самом деле располагается в одном из самых опасных мест планеты. История города рассказывает нам, что его разрушали не столько бомбы и огонь, сколько мощные землетрясения. Опора на свои силы и самоорганизация вплавлены в ДНК японской столицы. Создание города снизу вверх, с уровня улицы, а не сверху вниз, дает громадные преимущества. Граждане Токио в состоянии справиться с любой катастрофой и восстановиться после нее. В нынешнем столетии многим из только что появившихся мегагородов предстоит столкнуться со схожими катастрофами. Живучесть, которую рождают самоорганизующиеся кварталы, может стать одним из надежнейших средств для выживания.
* * *
Мы очень хорошо умеем жить в городах, даже в экстремальных обстоятельствах перенаселения или почти полного разрушения. История показывает нам много примеров. На самом простом уровне концентрация человеческих мозгов в одном месте – лучший способ порождения идей, искусства и социальных перемен. Наша экстраординарная способность создавать поселения неумеренной сложности означает, что мы становимся полностью урбанизированным видом.
Метрополис начался с чувства города – с удовольствия от общения, радости от пребывания в тесной, интимной обстановке, способной оживить это рукотворное пространство и наделить его силой. Городская жизнь стала приносить удовольствие благодаря сексу, еде, шопингу, возможности смотреть, нюхать, посещать бани, гулять и участвовать в празднествах. Ритуалы городской жизни имели место на агорах, рынках, базарах, на перекрестках, улицах и в банях, в кофейнях, пабах, парках и стадионах. Последние главы описали концентрацию могущества, позволившую сравнительно небольшим городам фундаментальным образом изменить мир. История городов с XVIII века показывает разные способы, с помощью которых люди учились жить под прессом современной урбанистической среды.
Начиная с Урука, городская экосистема пребывает в состоянии непрерывной эволюции. Мы создали окружающую среду, чтобы она служила нашим потребностям, но потом уже она начала менять нас в процессе взаимодействия, который затянулся на многие поколения, и в результате возникли многочисленные исторические слои. Великолепным примером является сам Урук. Первый город с невероятно долгим сроком существования, его форма и стиль жизни обитателей находились под влиянием климатических изменений, происходивших за тысячелетия. Болота отступили, сдвинулись шаблоны осадков, поднялась температура, и реки стали непредсказуемыми, но Урук сумел приспособиться. Его стойкость и адаптабельность просто замечательны, как и возникшая на основе этих качеств урбанистическая культура.
Рост температуры и непредсказуемые шторма уже меняют города в III тысячелетии н. э. Мегаполисам необходимо стать более зелеными и разнообразными с биологической точки зрения. Движение Нового Урбанизма, набирающее силу в последние несколько десятилетий, утверждает, что нам требуется сражаться с опирающимися на автомобиль пригородами, заменяя их более компактными, экономически диверсифицированными и дружелюбными для пешехода и велосипедиста кварталами. Совсем недавно экологическое движение начало смотреть на город как на средство в борьбе с изменениями климата, а не как на врага. Города, что строятся вокруг уличной жизни, а не вокруг автомобиля, и могут похвастаться развитой транзитной системой, снижают механизированный трафик. Домохозяйства в разбросанных пригородах выделяют от двух до четырех раз больше углерода, чем домохозяйства в плотно заселенном городском центре. Люди, живущие в урбанизированных кварталах – где вы ходите пешком или используете общественный транспорт, а дом самый обычный, – производят меньшее загрязнение и потребляют меньше ресурсов вроде воды и топлива, и энергию используют более эффективно. Когда население мира близко к десяти миллиардам, имеет смысл собираться вместе, ослабляя тем самым давление на природу.
Компактные города меньшего размера, построенные вокруг людей, а не автомобилей, очевидно куда благотворнее не только для окружающей среды, но и для нас самих. Чем ближе вы живете к городскому центру, тем меньше шансов на ожирение, зато уровень счастья выше. Согласно научным исследованиям люди, живущие в плотной городской среде, где они постоянно общаются, обладают куда лучшим физическим и ментальным здоровьем, чем обитатели даже самых процветающих пригородов. Автомобиль позволил нам сбежать из города, когда индустриализация и деиндустриализация довели урбанистический мир до точки надлома; но сейчас автомобиль, за который приходится платить личным временем, ресурсами и загрязнением, ухудшает качество жизни в пригороде. Так что Новый Урбанизм на самом деле очень, очень старый урбанизм. Мы не без причины отправились в города пять тысяч лет назад – ради близости, возможностей, общения и чувственных удовольствий, которые он нам предложил; и процесс этой миграции продолжается тысячи лет
[580].
Города будут меняться. Не из стремления к идеалам, а просто по необходимости. Города не только живучие, они еще и крайне адаптивные системы. Когда мы столкнемся с нехваткой ресурсов или с экологической катастрофой, в результате которых цены на энергию взлетят, города отреагируют изменением, как они это делали всегда. Количество личных автомобилей, микроавтобусов и грузовиков уменьшится, и городские территории, скорее всего, станут более плотными и оживленными, иными словами, они вернутся к тому состоянию, в котором находились бо́льшую часть истории.
Это не означает, что мы внезапно набьемся обратно в города или начнем обитать в экономящих пространство высотках. И вряд ли мы начнем шустро строить новые города. Нет, это значит, что пригороды станут более городскими, там появятся места для прогулок и социализации, работы и покупок. Это вовсе не утопическая мечта о приятном пригороде; это описание того способа, с помощью которого люди и места реагируют на изменения условий. Когда вы не можете доехать до города, молла или развлекательного центра, то вам придется разместить все это рядом. В США существует движение к тому, что можно назвать «урбанистические пригороды»: компактные пригороды, которые предлагают миллениалам более городской стиль жизни в пригородах, с ночной и уличной жизнью, кафе, ресторанами, барами, парками и школами – все в пешей доступности. Человек – урбанистический вид: наше желание жить совместно будет эволюционировать и принимать новые формы
[581].
