«Я должен пойти в баню, – писал воодушевленный римский подросток после того, как закончились его уроки. – Да, самое время. Я ухожу. Я беру полотенца, со мной идет слуга. Я бегу и сталкиваюсь с другими, кто тоже идет в баню, и я говорю им, всем и каждому: “Как ваши дела? Хорошей бани! Хорошего ужина!”»
[113].
* * *
Подобная страсть к посещению терм со стороны римлян всегда вызывала вопросы. Не был ли это фатальный порок? Чем больше времени проходило, тем яростнее становилась приверженность к баням и связанным с ними видам активности. Горожане проводили в термах все больше времени, и само собой, все это барахтанье, приукрашивание и увеселение мало сочетались с суровым и стоическим духом, который сделал Рим повелителем Средиземного моря и Западной Европы.
Просторные дворцы-термы резко контрастировали со многими другими общественными зданиями имперской столицы. Публичные пространства Рима могут рассказать о прогрессе государства и города от группы бедных хижин на верхушке Палатинского холма до повелевающей миром супердержавы. Подобно всем глобальным мегаполисам, Рим черпал энергию из своих мифов и истории. Грандиозный храм Юпитера Оптимуса Максимуса на Капитолийском холме, самое большое святилище мира, был заложен последним царем Рима, Тарквинием Гордым; но, как говорит легенда, закончить и освятить его удалось только в тот год, когда римляне свергли монархию и установили республику (509 до н. э.). В сражениях против сброшенного царя участвовали боги Кастор и Поллукс, естественно, на стороне республиканцев. Храм, посвященный этим небесным близнецам, был одним из самых узнаваемых объектов на римском форуме, памятником тому, как жители города сражались за libertas – свободу, – и тому, что их государственное устройство санкционировано сверху.
История просто покрывала город, так что, гуляя по Риму, нельзя было не натыкаться на напоминания о его победах, особенно о тех, которые произошли между IV и I веками до н. э. Римляне имели привычку смотреть в прошлое и не в свою пользу сравнивать себя с предположительно суровыми и стойкими предками, а также испытывать страх по поводу того, что они становятся все мягче и изнеженней. Создание грандиозной империи вывело подобные опасения на первый план. Настоящий поток предметов роскоши тек в Рим, который из небольшого, но амбициозного городка распухал в зрелый имперский метрополис. В столицу привозили экзотические продукты, театры, рабов, предметы искусства, иммигрантов, благородные металлы, драгоценные камни и вообще все, что можно было найти в присоединенных землях. Привезли и бани.
Привычка мыться в банях появилась в Риме в то самое время, когда он обрел некую степень величия. На протяжении периода восхождения город прятался за большими стенами, которые скрывали величие его ландшафта. Антиохия, Александрия, Карфаген и Коринф были определенно более впечатляющими городами. Умудренные македонцы относились к Риму с презрением, как к деревенщине, и это мнение только укрепилось, когда посол провалился в незакрытый канализационный сток. Все изменилось во второй половине II века до н. э., за этот период Рим обрел величественный облик, достойный столицы колоссальной империи. Великие деятели I века до н. э. – Сулла, Красс, Помпей и Цезарь – показывали могущество, строя храмы, форумы, базилики, триумфальные арки, алтари, театры, сады и другие гражданские и религиозные сооружения. Но бани всегда были ниже их достоинства. Хотите отправиться в баню – устраивайте ее для себя сами.
После десятилетий гражданских войн, которые закончились смертью Антония и Клеопатры, единственным правителем Рима стал Октавиан, сумевший устранить всех конкурентов. В 27 году до н. э. он получил титул Августа и был назван принцепсом; республика существовала только по имени. Правой рукой Октавиана был государственный деятель и полководец Марк Випсаний Агриппа. Подобно великим людям более раннего времени, Август и Агриппа выражали собственное могущество в монументальных сооружениях. Агриппа дал денег на постройку Пантеона и Базилики Нептуна помимо многих благородных зданий из мрамора. Но он также начал работу и над баней в 25 году до н. э., и в эти термы поставлялось 100 тысяч кубических метров воды ежедневно из частного акведука, построенного Агриппой специально для этой цели (Аква Вирго, который до сих пор питает фонтан Треви). Это событие отметило внезапный сдвиг, случившийся в поздний республиканский период: от скромных частных balneae к роскошным общественным thermae.
Когда Агриппа умер в 12 году до н. э., то его банный комплекс был оставлен в наследство народу Рима. Подобное завещание подняло термы на уровень прочих общественных зданий, легитимировало их статус как средство проявления архитектурных амбиций самого высокого уровня. Следующим масштабным сооружением подобного рода стали бани Нерона в 60-х. Уникальная политическая динамика, которую можно было наблюдать в Риме, возникала в значительной степени потому, что и элита, и массы соревновались в том, чтобы наслаждаться преимуществами, которые выпали на долю их города-государства. Когда республика уступила место империи, большие высокотехнологичные сооружения для отдыха и омовения стали центром общественной жизни римлян
[114].
В начале I века н. э. Сенека посетил дом Сципиона Африканского, героя, победившего Ганнибала в 202 году до н. э. Баня великого полководца была маленькой, темной. В те времена, писал Сенека, римляне мылись от случая к случаю, и только из необходимости, а «не исключительно для удовольствия».
Какая перемена за два столетия произошла со скромным и мужественным римским характером:
«Любой сочтет себя убогим бедняком, если стены вокруг не блистают большими драгоценными кругами, если александрийский мрамор не оттеняет нумидийские наборные плиты, если их не покрывает сплошь тщательно положенный и пестрый, как роспись, воск, если кровля не из стекла, если фасийский камень, прежде – редкое украшение в каком-нибудь храме, не обрамляет бассейнов, в которые мы погружаем похудевшее от обильного пота тело, если вода льется не из серебряных кранов.
Но до сих пор я говорил о трубах для плебеев, – а что, если я возьму бани вольноотпущенников? Сколько там изваяний, сколько колонн, ничего не поддерживающих и поставленных для украшения, чтобы дороже стоило! Сколько ступеней, по которым с шумом сбегает вода! Мы до того дошли в расточительстве, что не желаем ступать иначе как по самоцветам»
[115].
Современник Сенеки мог сказать о своих республиканских предках: «О да, грязными мужами были они! Как, должно быть, они пахли!» Но Сенека знал, что возразить брезгливому согражданину: «Они пахли солдатской службой, трудом, полем». Непритязательность их говорила откровенно о стойком республиканстве и храбрости. Сенека извлекает и более глубокий моральный урок: «Теперь, когда роскошные банные здания вошли в обыкновение, люди на самом деле грязнее, чем когда они ходили за ярмом».
