* * *
Но одной важной вещи бани все же не делали – они не помогали людям держать себя в чистоте. Император Марк Аврелий сказал по этому поводу: «Что приходит в голову, когда думаешь о банях, – масло, пот, грязь, жирная вода, всеобщая суета…» Насколько часто меняли воду в имперских термах, мы не знаем. Но тысячи посетителей в день наверняка оставляли ее в худшем состоянии, чем описал Марк Аврелий; они бултыхались в теплом бульоне, полном бактерий, вирусов и яиц паразитов. Находки гребней, одежды и даже окаменелых фекалий по империи показывают, что римляне, несмотря на продвинутую гидротехнику и туалеты, были столь же заражены кишечными паразитами, вшами и блохами, как и те общества, где вообще не мылись, если даже не сильнее. Вода шла по свинцовым трубам, и это приводило к отравлению свинцом, которое ослабляет иммунную систему, а вода, в которой мылись многие, помогала распространяться дизентерии и другим болезням. Город сотен сверкающих бань, быть может, но это не мешало эпидемиям регулярно опустошать Рим. И все эти часы, проведенные в роскоши теплой воды, могли даже снижать выработку спермы, а это приводило к снижению рождаемости. Если все это правда, то можно добавить совершенно новый аспект к связи между банями и упадком Римской империи
[136].
За годы были предложены сотни теорий, объясняющих падение великого государства. В третьем столетии империя оказалась в масштабном кризисе, враги перешли Рейн, Дунай и Евфрат, начались гражданские войны, серьезные эпидемии и невосстановимое разрушение торговых путей. Хотя Рим оправился, признаки долговременного упадка были очевидны на том широком холсте, который лучше всего отражал римский мир, – в городах. После кризиса III века самая идея римского города оказалась подорвана на западе империи. В Париже большие амфитеатры были снесены, и камни использовались для постройки стен, способных защитить город от варварских набегов. Подобное использование монументальных сооружений наблюдалось во многих городах Галлии и за ее пределами. Там, где они уцелели, форумы, амфитеатры и большие улицы постепенно «зарастали» слоем маленьких мастерских и магазинчиков. Слой «черной земли», который находят в британских городах, говорит, что там с III века начали появляться огороды и сады.
Торговля, некогда приведшая к тому, что города родились, так и не восстановилась. Пикты, готы, саксы, гунны, вестготы постоянно прорывали границы. Лишенные величественной красоты и сведенные к переполненным крепостям города не могли больше обеспечить полный «ассортимент» цивилизации. Денег, которые требовались на постройку бань, больше негде было достать. Два самых величественных комплекса терм в Западной Европе – в Париже и Трире – превратились в руины в III веке. Элиты провинций Западной Европы пытались сохранить римский стиль в собственных частных виллах – с фонтанами, статуями, колоннами, мозаиками и отапливаемыми банями. В тот век, когда города были буквально и фигурально демонтированы, вилла стала последним бастионом римскости, частной землей фантазий, где старые добрые времена сохранились для немногих
[137].
Города – хрупкие образования, и без постоянных инвестиций, обновления и осознанного внимания их обветшание и фрагментация происходят удивительно быстро. Клирик Гильда в сочинении «На руинах Британии» вспоминал разрушение всех двадцати восьми римских городов сразу после того, как последние войска империи ушли с острова в 407 году. Прошло всего лишь два столетия деурбанизации, и от городов остались только оболочки. Лондиниум был полностью покинут к концу V века, и много позже саксонская деревня Лунденвик появилась в миле от призрачных руин там, где ныне район Ковент-Гарден. В Галлии и Германии римские города съежились до размера больших деревень.
Трир, некогда столица провинции с населением в 100 тысяч, распался на несколько деревушек вокруг собора; даже к 1300 году в нем обитало всего восемь тысяч человек. Отён, основанный Августом в Галлии, прошел путь от города с десятками тысяч жителей, что раскинулся на площади в 2500 акров, до деревушки в двадцать пять акров. В Ниме и Арле люди нашли убежище за громадными стенами амфитеатров, внутри которых появились городки. Города теперь были не более чем точками притяжения для грабителей и захватчиков; дороги из векторов торговли превратились в пути для вторжения. В Греции, на Балканах и в Италии люди покинули стоявшие у дорог города, переселившись на вершины холмов, туда, где их далекие предки до прихода римлян оборонялись от врагов. В Северной Европе появилось нечто вроде старых oppidum с земляным валом и деревянными хижинами.
Каменное строительство исчезло, количество грамотных людей резко сократилось. Если верить показателям загрязнения в ледяной шапке Гренландии, то выработка металла упала до доисторического уровня. Без дальней торговли, способной поддержать их, большие города стали экономически нецелесообразными. Могущество и благосостояние ушли из городов, переместились в монастыри, поместья и замки. На то, чтобы вернуться к римскому уровню урбанизации – с ее инфраструктурой, технологиями, санитарией, водопроводом, уровнем населения, гражданской культурой, стандартами жизни и утонченностью, – Европе понадобилось как минимум 1300 лет. Ни один город не мог похвастаться миллионом жителей до 1800 года. Исчезнувшие бани – эмблема урбанистической изощренности – вернулись в общественную жизнь только после того, как в Ливерпуле в 1829 году открылись бани Пир-Хед.
«Тому, кто однажды омылся во Христе, не требуется повторного омовения», – сказал святой Иероним. Для создания бань не хватало не только умения и технологии, но также культуры общественного мытья. Христианство не одобряло наготу; проповедники осуждали тщеславие и излишнее внимание, которое римляне уделяли собственному телу; на фривольные бани смотрели как на источник греха и всяческой заразы. Все, что осталось, – традиция омовения паломников; социальная и коммунальная культура городских бань, не говоря уже о связанных с ними удовольствиях, – все это умерло
[138].
В самом Риме виадуки продолжали доставлять подогретую воду в дворцовые бани. В 408 году граждане все так же ходили в термы Агриппы, Каракаллы или Диоклетиана, как и многие поколения их предков. В V веке, когда городская ткань Европы оказалась разорвана на лоскуты, Рим оставался образцом того, как может и должен выглядеть великий метрополис. Зерно с Сицилии и из Северной Африки, оливковое масло, китайский шелк, пряности из Индонезии и многое другое продолжало прибывать в город. Империя распалась на две части, и правитель того, что осталось от западной половины, мог отсутствовать в столице годами, так что она превратилась в бледную тень бывшего величия. Сенат, некогда решавший судьбу государств, стал не более чем городским советом; форум, бывший сценой политических драм мирового масштаба, стал базарной площадью; языческие храмы закрылись по приказу христианских властей. Но Рим оставался величайшим городом, бо́льшая часть его величия и удобства никуда не делась. Население, уменьшившееся до 800 тысяч, было этнически разнообразным, хорошо накормленным и хорошо развлекаемым. Имелись два больших рынка, два амфитеатра, два цирка, три театра, четыре гладиаторские школы, пять озер для постановочных водных сражений, шесть обелисков, семь церквей, восемь мостов, десять базилик, одиннадцать форумов, двенадцать имперских терм, девятнадцать акведуков, двадцать восемь библиотек, двадцать девять проспектов, тридцать шесть мраморных арок, тридцать семь ворот, сорок шесть борделей, 144 публичных туалета, 254 пекарни, 290 складов, 423 жилых квартала, 500 фонтанов, 856 частных бань, 1790 особняков, 10 000 статуй и 46 602 многоквартирных здания
[139].
