Если какое-то одно место и символизировало шок новизны и столкновения культур, случившийся во время Ренессанса, то им был определенно Лиссабон. Его преуспевание означало упадок Венеции и цепи азиатских метрополисов, в первую очередь Малакки. Это история того, как один глобальный город одолел конкурентов и начал жиреть буквально на их трупах. И подобно другим глобальным мегаполисам Лиссабон стал центром сети из городов-конкурентов, раскинутой на всю планету: Антверпен, Макао, Гоа, Кочин, Малакка и других. Он был первым из городов нового типа: имперский метрополис, способный эксплуатировать рынки по всему миру. Подобные левиафаны сокрушили устаревшие города-государства – Любек и Венецию. Более важно, что они заняли место великих городов Азии и Америки, которые очень долго несли знамя урбанистической цивилизации.
* * *
Предпочтение монополии, а не свободной торговли; совершенствование инструментов войны; нетерпимость к другим религиям. Все эти вещи вызревали в европейских городах в период реурбанизации, который начался с XII столетия. В эпоху, когда большие глобальные города все больше напоминали друг друга, есть смысл вспомнить, что мир некогда мог похвастаться разнообразными мегаполисами. Лиссабон экспортировал европейские привычки и практики, и в процессе фатальным образом сокрушил другую урбанистическую цивилизацию, которая базировалась на свободной торговле и космополитизме. Но в Мезоамерике европейцы столкнулись лицом к лицу с урбанистической культурой, развивавшейся независимо от влияния Месопотамии, Китая, Афин или Рима.
Испанскому солдату Берналю Диасу дел Кастильо первый раз увиденный им в 1519 году Теночтитлан показался «сказочным видением». Годы спустя он признавался: «Это было настолько изумительно, что я не знаю, как описать первый взгляд на вещи, доныне неслыханные, невиданные или не появлявшиеся даже в мечтах». Город, рожденный воображением, метрополис с населением в 200 тысяч, в то время как в крупнейшем городе Европы, Париже, обитало всего 185. Огромные толпы собирались, чтобы посмотреть на въезд в город испанских конкистадоров. Пораженные европейцы ехали по одному из главных проспектов, пытаясь окинуть взглядом башни, храмы и величественные здания, что вырастали, как казалось, прямо из вод озера, на котором располагался город. Оштукатуренные дома, которые полировали до тех пор, пока они не начинали сверкать точно серебро, казались драгоценными камнями, отражающими блистание солнца. Проспект закончился, и 450 испанцев во главе с Эрнаном Кортесом приветствовал Монтесуму II, девятого тлатоани Теночтитлана и правителя империи ацтеков
[208].
Испанцы оказались в одном из самых впечатляющих городов планеты. «Венеция Богатая» – именовали они его в своих мечтах. В свою очередь люди Мексики столкнулись с вещами, которых ранее не видели: лошади и металлические доспехи, аркебузы и стальные мечи, колесо и пушка.
Город-государство был построен на каменистом острове посреди озера Тескоко, одном из пяти соединявшихся водоемов на горном плато; оно было осушено в XVII веке, и глиняное дно находится ныне под зданиями Мехико-Сити. Длинные мосты и тракты соединяли Теночтитлан с материком, и вдоль них тянулись чинампа, плавающие сады и огороды. Они отличались высокой продуктивностью, урожай с них кормил весь город.
Сам метрополис был крест-накрест пересечен каналами, разрезан на кварталы широкими проспектами и делился на двадцать административных округов-капулли. Жилища благородных были каменной кладки, просто состоятельных – из глиняных кирпичей. Обычные люди обитали в домах из тростника, щели в котором замазывали глиной, а крыши покрывали тем же тростником; стены штукатурили или раскрашивали в яркие цвета. Испанцы изумлялись улицам в цветах с красивыми домами и тому, что в этих домах находилось. Они говорили, что подобное благосостояние невозможно превзойти в любой стране
[209].
В центре Теночтитлана располагались общественные здания: храмы, суды и дворцы, скучившиеся внутри обнесенного стенами комплекса, который испанцы назвали Темпло Майор. Это значит «Большой Храм», и он действительно там был – превосходил все прочие сооружения, поднимаясь на шестьдесят метров. На его вершине сотни людей приносились в жертву богам каждый год. Об огромном рынке Теночтитлана говорили, что он в два раза превышал по размеру рынок такого испанского города, как Саламанка. Берналь Диас запомнил свое удивление от количества людей, делавших тут покупки, от «порядка, который тут властвовал, и от большого объема торговли». Даже рынки Гранады не могли похвастаться таким разнообразием всяческих тканей. Тут было множество того, о чем в Европе и не слышали: перец чили и шоколад, томаты и индюки. Подобно Лиссабону Теночтитлан был имперским городом, и его рынки демонстрировали продукты, товары и людей со всей Центральной Америки и даже из империи инков.
Порядок, царивший в Теночтитлане, обеспечивал главный градостроитель, именуемый калмимилокатль. Работа этого чиновника состояла в том, чтобы наблюдать за соблюдением строительных норм и следить, чтобы не нарушалась строгая прямоугольная планировка города, давно вышедшего за пределы исходного острова на соседние и на осушенные территории. Но он был больше, чем просто чиновником, его работа считалась священной. Ацтекские города были даром богов; Теночтитлан именовали «основанием небес», центром вселенной. Город избрал бог Уицилопочтли, который сообщил о своем выборе, предъявив первым поселенцам золотого орла, поедавшего гремучую змею, сидя на кактусе. Легенда сохранилась – о ней до сих пор напоминает флаг Мексики. Ортогональный план города, ориентация главных улиц и зданий отражали устройство космоса, это была карта, по которой можно было наблюдать движение звезд и планет. Город-остров, плавающий в озере, был своеобразным микрокосмом – «корень, пуп и сердце всего мирового порядка». Задуманный как идеальный город, Теночтитлан служил духовным и политическим центром обширной империи, местом, откуда на периферию государства излучалось могущество.
От градостроителей требовали, чтобы они сохраняли священную симметрию города, по крайней мере в центре. Теночтитлан был подобен механизму, который хорошо функционировал благодаря развитому сельскому хозяйству, получал воду по длинным акведукам, что тянулись от гор. Четыре главных проспекта держала в идеальном состоянии целая армия работников; жителям предоставлялись общественные туалеты, которые регулярно опустошались, а содержимое использовали для дубления кож или для удобрения чинампа. По сравнению с грязными городами Европы Теночтитлан был сверхпрогрессивным в том, что касалось санитарии и чистоты. Но в те времена европейцы совершенно не собирались у кого-то учиться.
Построенный кочевым племенем мигрантов на скале в озере, столкнувшийся с враждебностью соседних городов-государств Мексиканского нагорья, Теночтитлан мог и не выжить. Только в XV веке, после серии войн, город сбросил путы вассалитета, стал значимым метрополисом и в конечном счете сам возглавил лигу городов-государств, известную как Тройной Альянс или Ацтекская империя. Когда появился Кортес, история представшего его глазам имперского центра была короткой. Теночтитлан являлся современным городом, но он был наследником и последним плодом древней урбанистической традиции.
