Полотна, созданные в Голландии, прославляют новый способ жизни в городе. Таверны давали возможности как для развлечения, так и для морализаторства; но богатый дом представителя среднего класса на картинах был настоящим фетишем. Нас приглашают близко ознакомиться с основой городской жизни, войти в чудо опрятности и семейной гармонии. Жены и служанки подметают и скребут; белье аккуратно сложено; горшки и сковородки отдраены; вся работа по дому прилежно сделана; дети играют тихо; нигде нет даже пятнышка пыли. Амстердамцы были известны требовательностью в вопросах гигиены и чистоты. Многие картины превозносят идеализированные достоинства совершенного порядка в доме как бастиона против разрушительного воздействия материалистического глобального мегаполиса. Провозглашение святости домашнего хозяйства служило дамбой, способной удержать приливную волну урбанистического порока, прививкой от волчьего капитализма и от царившей в тавернах разнузданности. Это также новый городской мир, где уважаемые, обеспеченные женщины держатся в стороне от хаотической, шумной, аморальной жизни города. Главные улицы очевидно являются мужским миром, они не подходят для дамы, чья работа состоит в том, чтобы создать идеальный дом
[219].
Все это, следовательно, искусство для среднего класса городов; оно показывает хорошие привычки, экономность и довольство собой даже перед лицом искушений и необычайного богатства. Горожане из среднего класса в конечном счете становились судьями на рынке картин, поскольку имели деньги, чтобы покупать их, а вкусы состоятельных горожан отражали тот город, который они желали создать. Да, эти образы могли быть идеализированными, но они содержали нечто очень важное: частный дом был основой гражданских ценностей. С рождения городов жизнь в них сводилась к общественной, социализация и дела имели место в публичном антураже – на агорах, рынках и форумах, в амфитеатрах, банях и ратушах, в соборах и церквях. Но теперь частное начало понемногу отвоевывать позиции у публичного.
Изображенные на картинах амстердамские дома полны всякого добра. Турецкие ковры, китайский фарфор, дельфтская облицовочная плитка, бобровые шляпы из Канады, индийский коленкор, японская лакированная посуда, венецианское стекло: все это и многое другое притягивает взгляд на полотнах середины XVII века. Такие предметы – экзотические и роскошные – украшали дом и еще сильнее подчеркивали его центральную роль в урбанистическом обществе. От особняков богатых купцов, набитых дорогими изделиями со всего мира, до жилищ ремесленников, где имелось несколько любимых украшений, – всюду домашняя обстановка стала антуражем для величия и глобального могущества Амстердама. Возможность наслаждаться такой материальной собственностью была даром, которым обладали горожане Голландии, и они использовали этот дар как только могли.
Амстердам стал провозвестником нового типа городов, базирующихся на потреблении и индивидуализме в той же степени, в какой и на финансовом капитализме. Города с большим населением всегда были крупными рынками; но мегаполис подобный Амстердаму преуспевал скорее потому, что в нем немалая доля жителей имела возможность хорошо зарабатывать и тратить, превращать деньги в предметы роскоши и искусства. Этот город будущего породил такую вещь, как популярная культура, цель которой – развлекать и просвещать. В нем появилась новая городская публика – утонченная, грамотная, хорошо информированная, которой требовались разные виды отдыха и развлечений. Потребительское общество понемногу зарождалось, и Амстердам приветствовал его первым. Его последователь – Лондон – поднял все на новую высоту.
8
Компанейский метрополис
Лондон, 1666–1820 годы
Кофеин течет в жилах современного города. Достаточно выглянуть на улицы того города, где вы живете, чтобы понять, какое влияние имеет эта горьковатая штука. Кофе служит топливом для особого вида социальной алхимии в урбанистической среде. Оживление кофеен с 1990-х заполнило брешь в городской жизни – брешь в коммуникабельности, которая была особенно заметна в Британии, Соединенных Штатах и Австралии, там, где центры городов начали беднеть. «Старбакс» заявлял, что кофейни – «третья точка» города, «комфортабельное пространство социального общения, удаленное от дома и работы, подобное расширенному варианту крыльца»
[220].
В Южной Корее кофе пили на бегу, приобретая в торговых автоматах за копейки, пока в 1999 году на сцене не появился «Старбакс». Благодаря его влиянию возникли новые городские «племена»: k’ap’emam (кофемамы), k’op’isŭjok (кофисное племя) и k’ap’ebŭrŏrijok (кафетечное племя, то есть те, кто пьет кофе в библиотеках). Для культуры, в которой до сих пор не так много общественного урбанистического пространства, и тем более для женщин, «Старбакс» обеспечил комфортную, модную среду, где молодые женщины могли проводить время и общаться за пределами ограничений и гендерных ожиданий, царивших дома. И не только в Южной Корее, но вообще везде кофейни – это места, куда можно пойти одному, где можно наблюдать за людьми, и там же вы можете броситься в потоки городской жизни
[221].
Кафе – наиболее могущественный символ частно-общественного урбанистического пространства. Открытые для всех, они, тем не менее, сохраняют индивидуальный характер и помогают формировать сообщество. В Тегеране, как и в других городах, есть кафе, которые обслуживают различные урбанистические племена: интеллектуалов, читателей, поклонников джаза, любителей классической музыки, синефилов, политических диссидентов, студентов и так далее. Вы выбираете кафе, а оно дает вам обстановку и чувство товарищества. Кафе в Тегеране часто выглядят анонимно, если смотреть снаружи, они обещают безопасность, убежище среди подобных тебе компаньонов; и внутри обязательно есть «социальный стол», который стоит в стороне для тех, кто хочет встретиться и поговорить. Кафе являются центрами для молодежной урбанистической самоидентификации, это рай без ограничений и запретов официального города
[222].
Именно поэтому они становятся целью рейдов со стороны шариатской гвардии: в 2012 году восемьдесят семь кофеен были закрыты за «несоответствие исламским ценностям». Годом позже кафе «Прага», популярное среди студентов, интеллектуалов и противников режима, закрылось само, не желая подчиниться закону, который потребовал от всех кафе установить камеры наблюдения для осуществления «гражданского присмотра».
