Вежливость и воспитанность были урбанистическими и определенно современными. Лондон предлагал мириады возможностей для общения, в результате которого люди становились более утонченными. И наоборот, воспитанность делала городскую жизнь легче, поскольку она обеспечивала социальную «смазку» при общении незнакомцев в насыщенной урбанистической среде. «Беседа создает эти благоугодные узы, которые привязывают нас друг к другу» – разъяснял трактат, именуемый «Вежливый джентльмен». Другой писатель декларировал, что истинная цель воспитанности – «создавать компанию и поддерживать беседу легким и приятным образом»
[241].
Большой город – одно из чудес человеческого существования. Именно воспитанность мешает человеческому муравейнику деградировать в бесконечное насилие; писаный и неписаный коды поведения, которые управляют повседневными взаимодействиями между людьми. В любой момент на улице любого города можно наблюдать сложный, не контролируемый извне поведенческий балет, возникающий, когда люди совместно пользуются магазинами, улицами, офисами и средствами транспорта.
Стандарты приемлемого поведения со временем неизбежно изменяются. Конкурировали различные системы того, как необходимо взаимодействовать на публике людям разных рас, этничностей, полов, сексуальных предпочтений и идентичностей. Например, в барах Лос-Анджелеса минимальные нормы воспитанности для всех клиентов: «Не приемлемы ни при каких условиях: сексизм, расизм, дискриминация инвалидов, гомофобия, трансфобия; проявление любого из этих отвратительных качеств в нашем заведении приведет к тому, что мы попросим вас удалиться». Правительство Шанхая выпустило руководство «Как быть приятным шанхайцем» для Мировой выставки в 2010 году. Внутри была информация обо всем: о том, как одеваться, и о том, какие манеры приемлемы за столом.
Городской список из семи «не-делай-так», устанавливающий «цивилизационные стандарты и гражданские моральные нормы», был опубликован и распространен в 1995-м, когда Шанхай подвергался быстрой трансформации и в него приезжали миллионы иммигрантов, почти все из сельской местности. Считайте: не плюй, не мусори, не порти общественную собственность, не порти зеленые насаждения, не переходи улицу на красный свет, не кури в общественных местах, не ругайся неприличными словами.
Обновление 2017 года показывает, как за двадцать два года изменился город: исчезли упоминания плевков и вандализма (судя по всему, это все же усвоили), но появились запреты парковать машину «не там и не так», позволять домашним животным беспокоить соседей, пролезать куда-то без очереди, мешать другим громкими разговорами.
Для человека, делающего карьеру в быстро растущем Лондоне, было сущностно важно найти способ втереться в доверие у партнеров и вышестоящих. Если вы не вели себя так, как положено, то шансов на успех у вас просто не могло быть. Вежливость была частично реакцией на тревогу, вызванную головокружительным взлетом города, антидотом от страхов коммерциализованного города, свободной экономики, в которой ослабли все традиционные связи, державшие общество вместе. Если хорошие манеры более не определяются двором или церковью, как писали авторы вроде Эддисона и Стиле, тогда они будут рождены самим современным коммерческим обществом. Точно таким же образом королевский Лондон более не был центром искусства, литературы, театра и музыки; производство и потребление объектов культуры переехало в урбанистическую реальность. Единственным арбитром хорошего вкуса стал рынок.
И рынок реагировал удивительным образом. Он наложил на Лондон физический отпечаток, который вполне очевиден до нашего времени. Планировка растущего фешенебельного Вест-Энда, которую определяли застройщики, с его террасами симпатичных домов и площадей с зелеными садиками, – все это было манифестом тогдашней вежливости. Витиеватые украшения прежней эпохи сошли со сцены; их место заняла утонченность классицизма. Единообразие и сдержанность доминирующего палладианского неоклассицизма отражали самообладание и простоту индивидуальной вежливости. Один современный архитектор назвал градостроительство георгианской эпохи «театром вежливого мира»: серия взаимосвязанных площадей, улиц, парков, кофеен, клубов, театров, музеев, церквей и променадов складывалась в единое «вежливое» общественное пространство, поощряющее общение и смешение
[242].
И вот мы в современном городе, управляемом не устаревшими авторитетами, но рыночными силами, и построенном вокруг досуга, моды и вкусов населяющих его людей. Новый вид мегаполиса, в один миг узнаваемый и по сей день: с ресторанами, кафе, барами, музеями, галереями, ночными клубами, театрами, торговыми центрами, спортивными аренами и настоящим «шведским столом» возможных занятий, которые существуют, чтобы развлекать нас. Все это, собственно, и дает городу его raison d’être
[243]. Но подобная урбанистическая реальность, выстроенная вокруг меняющихся вкусов и немалых доходов его жителей, совершенно недавнее явление на исторической шкале. Она появилась на сцене в ту эпоху, когда Лондон из отсталого городка превращался в глобальный метрополис.
* * *
Радикальная культура кофеен 1660-х послужила предвестником этого изменения городов. Но кофейня была только одним из многих видов новых коммерческих предприятий, которые обслуживали растущую потребность в общении и социализации. Парк развлечений Воксхолл-Гарденс открылся на южном берегу Темзы в те же 1660-е. В 1729-м он перешел под управление Джонатана Тайерса, импресарио и застройщика. Тайерс перестроил парк под вкусы публики того времени, создал тщательно продуманную обстановку для приятного времяпрепровождения и неформального публичного взаимодействия.
Он превратил то, что было лесочком с таверной в центре, в тематический парк XVIII века. Гости, прибывавшие на лодке, входили в Воксхолл-Гарденс и шагали по усыпанным гравием дорожкам, освещенным сотнями ламп, что свисали с деревьев. Система дорожек, проложенных в виде решетки, поощряла случайные встречи и общение. Гуляющие могли наслаждаться картинами, размещенными в стеклянных витринах, а также музыкой, которую играл оркестр на восьмиугольной сцене посреди зарослей. Состоятельные гости могли присесть в одной из наполовину открытых лож или в полукруглых колоннадах, что располагались вдоль главных променадов. Тут устраивались аристократы и высший свет, ели на публике, смотрели на других и ловили на себе любопытные взгляды, ощущая тем самым собственную избранность. Сама идея того, что можно есть на публике, об этом нужно напомнить, была тогда новой и шокирующей. Аристократы, сидевшие за столиками и болтавшие под музыку, являлись такой же частью шоу, как и все остальное, что задумал Тайерс. Это была одна из сторон Лондона XVIII века в миниатюре: люди разных классов испытывают один и тот же опыт, но их разделяют невидимые барьеры статуса.
