Непосредственное знакомство с условиями труда на заводах и фабриках Манчестера, с жильем, медициной и образованием воодушевляло женщин из рабочего класса на борьбу за свои гражданские права. В конечном счете это был город, в котором рабочий класс начал долгую историю сопротивления, промышленных забастовок, массовых протестов и коллективных действий. Это был город радикализма, будь то радикализм либералов от свободной торговли, нападавших на аристократические привилегии, или радикализм рабочих, не желавших жить в тех условиях, что им предлагали.
Отец Эстер Роупер начал работать на фабрике в одиннадцать, и работал достаточно, чтобы из манчестерских трущоб выбраться к статусу клирика и миссионера. Ее мать родилась в семье иммигрантов из Ирландии. Роупер стала секретарем Манчестерского национального общества избирательных прав женщин, организовав первое политическое реформаторское движение, нацеленное на защиту работающих женщин. Она завербовала волонтеров, таких как Энни Хитон и Селина Купер (обе работали на фабриках с раннего детства), чтобы разносить листовки и выступать с речами у заводских ворот.
В отличие от дам среднего класса, которые возглавляли суфражистское движение, женщины вроде Хитон и Купер говорили с фабричными работницами на одном языке. Их поход к политическому пробуждению проходил через разные ассоциации, общества и кооперативы, созданные городскими рабочими. Купер возглавляла комитет в своем профсоюзе и была членом Независимой трудовой партии. Убеждение людей в том, что ящик для голосования станет отличным способом обеспечить лучшие зарплаты, условия работы и жизни, было ключевым элементом в мобилизации городских женщин на борьбу за избирательные права
[294].
Первый раз женщины играли активные публичные роли, занимали выборные должности и тем самым меняли город вокруг. Лидия Роупер была избрана в первый школьный совет Манчестера в 1872-м, и эту позицию она использовала, чтобы требовать свободного доступа в школы, бесплатных обедов, перестройки зданий и равенства для мальчиков и девочек в отношении расписания.
Женщины, поскольку они занимались домашним хозяйством и растили детей, были хранителями городского благосостояния. Так утверждала Джейн Аддамс, одна из основательниц чикагского Холл-Хаус, центра городских реформ. Женщинам не только необходимо дать право голоса, но и место в городской власти, чтобы расчистить бардак – человеческий, индустриальный, политический и моральный. Холл-Хаус был обветшалым особняком посреди бедного многонационального района. Женщины-волонтеры обеспечивали там медицинское обслуживание и акушерские услуги местным жительницам, там же располагались вечерние школы, спортзал, баня, курсы живописи и другие важные социальные службы. Они проводили глубокие исследования окрестностей, используя самые современные методологии статистического картирования и социологии, чтобы задокументировать жилищные условия, степень перенаселенности, детскую смертность, потогонные предприятия, болезни, использование наркотиков, детский труд, проституцию и огромное количество проявлений темной стороны урбанизма. Несдержанная Флоренс Келли (она перевела на английский «Положение рабочего класса» Энгельса) представила доклад о тяжелейших условиях труда в швейной промышленности. И столь неприятными были выводы, что результатом стал Фабричный закон штата Иллинойс, Келли получила назначение на место фабричного инспектора штата, и у нее в подчинении оказалось одиннадцать человек – чтобы закон выполнялся. Никакая другая женщина в мире в то время не имела подобной власти в каком-то городе. Джейн Аддамс стала первым санитарным инспектором женского пола в Чикаго, и с высоты своего поста она объявила войну городской проблеме мусора.
Работа Аддамс, Келли и других женщин помогла с точностью и статистической основательностью раскрыть мрачную сторону жизни и работы в трущобах. Аддамс верила, что в таком сложном городе только взаимодействие и совместные действия различных классов и этнических групп могут создать общественный дух, достаточно сильный, чтобы вызвать радикальные изменения. Ключом ко всему было развитие детей. Как Аддамс утверждала в книге «Дух молодости и улицы города» (1909), современный мегаполис лишает детей детства. Только предоставляя им соответствующее пространство для игр и упражнений, город может восстановить справедливость. Играющие и занимающиеся спортом дети, писала она, показывают «несомненную мощь возрождения общества; дети объединяют все классы современно города, к несчастью, столь полного придумок, которые разделяют людей».
Движение за развитие общественного пространства и рекреационные программы получили импульс из низов, от этнических сообществ рабочего класса второго поколения – таких как немецкий Turnverein, чешский союз «Сокол», польские «Ястребы» и Гэльский атлетический клуб. Все они помещали физическое развитие, спорт и походы по открытому пространству в центр своих программ. Демонстрация гимнастических упражнений в зале Turnverein перед Чикагским советом здоровья в 1884-м привела к тому, что один из членов совета получил задачу разработать программу физического развития для чикагских общественных школ. Turnverein начал кампанию по созданию спортивных сооружений в публичных парках Чикаго – плавательных бассейнов, гимнастических снарядов, площадок для игр с мячом, – чтобы парки стали местом для спорта, а не для ленивых воскресных прогулок
[295].
* * *
Врата ада? Для чужаков индустриальные монстры действительно выглядели как преисподняя. Обитатели трущоб в Энджел-Медоу или Пэкингтауне наверняка воспринимали их как божью кару. Но для многих других эта новая итерация метрополиса обеспечила возможности, а трущобы оказались вратами из сельской бедности и изоляции к новым формам социальной активности. Рабочие, женщины и мигранты – вот кто сыграл важную роль в создании новых гражданских институтов и способов жизни в эпоху дикого урбанистического роста. И чаще всего они делали все сами по себе, без помощи сверху.
Но и сам физический город изменился, выстроился вокруг нового рабочего класса. Начиная с середины XIX века реальные доходы стали расти, рабочие смены – укорачиваться, и это давало заводским рабочим больше возможности тратить деньги и время на досуг. В центре городов, чтобы удовлетворить подобный спрос, возникли новые формы бизнеса. Выходная неделя на Троицу 1850 года в Манчестере была отмечена тем, что около двухсот тысяч человек купили железнодорожные загородные экскурсии; в тот же самый период в конце века 95 тысяч посетили парк развлечений Бельвью. Пабы, как обычно, не уступали своих позиций, и в Манчестере была крупнейшая концентрация питейных заведений в стране. По оценкам 1852 года 25 тысяч человек, в основном молодых рабочих, каждую неделю посещали три больших пивных зала: Casino, Victoria Saloon и Polytechnic Hall. В следующем десятилетии эти салуны эволюционировали в мюзик-холлы, куда набивались тысячи, получавшие удовольствие от смеси из популярных песен, шуток непристойных юмористов, кривляния актеров-трансвеститов, цирковых номеров и представлений, которые проходили при шумном участии публики. В 1890-х грубые мюзик-холлы снова изменились, они стали более семейными. Роскошный манчестерский Театр варьете открылся в 1891 году, нацеливаясь на семьи не только среднего класса, но и рабочих
[296]. Современная индустрия массовых развлечений началась именно в этих мюзик-холлах.
