Являясь слабым ребенком с больными легкими, Осман был вынужден ходить в школу через лабиринт узких улиц и переулков, где его чувства терзали вонь и грязь. Ничего удивительного, что, став взрослым человеком, он не забыл того испуганного школьника, каким был некогда, совершенно потерянного в средневековом муравейнике, и страстно возжелал санировать и рационализировать город
[315].
Париж для Османа был подобен человеческому телу со своей системой артерий и органов. У этого города также имелся кишечник и пищеварительный тракт. Истинный шедевр Османа лежит ниже уровня улиц – это система городской канализации. В Лондоне, с его 200 тысячами выгребных ям и вонючей рекой, переполненной отбросами от более 2,6 миллиона жителей, гражданский инженер Джозеф Базэлджет в 1858-м сконструировал колоссальную сеть из более чем восьмидесяти двух миль
[316] подземных и тысячи миль
[317] уличных коллекторов; все это дополняли ливневые коллекторы, насосные станции и система стоков. Базэлджет прославился тем, что сделал коллекторы настолько широкими, что они до сих пор в любых условиях справляются со своей работой. В Чикаго не было возможности разместить трубы под городом, так что городу приходилось подрасти, подняться над ними. С 1858 года кирпичные здания приподнимали на шесть футов на гидравлических рычагах и домкратах, и пока улица висела в воздухе, устанавливались канализационные трубы и новые фундаменты, потом укладывалась новая мостовая
[318].
В 1850–1860-е годы Чикаго и Лондон явили чудеса подземной городской модернизации. Но Осман сумел превзойти даже эти выдающиеся достижения санитарии и технологии. Система коллекторов Парижа повторяла регулярную планировку улиц, они были столь же рациональны, велики и хорошо освещены, как и бульвары на поверхности; трубы и галереи были достаточно широкие, чтобы ходить по ним и даже плавать на лодке, и все поддерживалось в почти идельной чистоте. Коллекторы отражали взгляд Османа на город как на многослойную, предназначенную для долгой эксплуатации конструкцию. Иными словами, он куда больше заботился об артериях и органах, чем о соединительной ткани, которая связывает все в единое целое
[319].
Как орган, легкие города имели не меньшее значение, чем его пищеварительная система. Мемуары Османа извещают нас, что император проинструктировал его «не упустить возможности построить во всех районах Парижа наибольшее количество площадей, чтобы предложить парижанам, как уже сделано в Лондоне, места для отдыха и развлечений всем семьям, взрослым и детям, богатым и бедным». Осман спроектировал четыре больших, величественных парка, добавил к городу 600 тысяч деревьев и 4500 акров
[320] открытого пространства; его план подразумевал 24 новых площади. Каждый парижанин получил возможность добраться до открытого пространства за десять минут
[321].
В век городского упадка и бегства из переполненных, обветшалых грязных центров мегаполисов Париж оставался маяком модерновости и прогресса, городом, который возродился в промышленную эпоху. Открытый для света и воздуха, элегантный и чистый, он начал привлекать туристов как никогда ранее. Le Grand Hôtel du Louvre открылся в 1855-м, что совпало с Международной выставкой. Первый роскошный отель во Франции и самый большой в Европе, он выглядел как твердыня буржуазного туризма; 1250 человек персонала, 700 комнат и два лифта на паровой тяге. А Grand Hôtel, открытый в 1862-м около Оперы, был настолько величественно богатым, что императрица Евгения сказала, что чувствует себя в нем «абсолютно как дома»: «Мне кажется, что я в Компьене или Фонтенбло». Занимавший треугольный квартал, этот отель мог похвастаться 800 роскошными комнатами, 65 салонами, гидравлическими лифтами, турецкой баней, телеграфом, стойкой продажи театральных билетов и винным подвалом с миллионом бутылок
[322].
Подобные отели дополнялись grand magasins – сверкающими магазинами монументального размера. Le Bon Marché, построенный между 1867 и 1876 годом при инженерном участии Густава Эйфеля, был спроектирован так, чтобы его внутренности – 50 тысяч квадратных метров – заполнял дневной свет. Выходящие на все четыре стороны огромные окна давали возможность видеть снаружи это царство роскошного потребления. Каждый день армия из 3500 работников обслуживала по 16 тысяч покупателей. Новые отели и новые магазины были не просто больше, чем их предшественники, они спроектированы определенным образом, чтобы напоминать общественные здания и монументы, служить аттракционом и привлекать визитеров
[323].
Реконструкция Парижа также дала пространство для роскошных бульварных кафе, например «Эльдорадо» на бульваре Севастополь или Café de la Paix на первом этаже Grand Hôtel. Вот как путеводитель описывал эти новые объекты: «Когда они освещаются по вечерам, то эффект… совершенно поразительный. Кресла и маленькие столики размещены снаружи, где оба пола могут наслаждаться вечерней прохладой и наблюдать за оживленными сценами вокруг… Глаз слепит роскошь, и эффект усиливается благодаря тому вкусу и богатству, которые демонстрирует отделка»
[324].
Маркс ядовито заметил, что Осман снес исторический город, чтобы «дать место для туриста, шагающего по достопримечательностям». Впечатляющие неоклассические железнодорожные вокзалы, роскошные отели, огромные торговые центры, широкие бульвары, просторные кафе, театры, музеи и художественные галереи, готические соборы, парки и променады – гости Парижа могли совершить гламурный тур по городской зоне развлечений, предназначенной для туристов из других стран, для приезжающих на уик-энд и для выбравшихся за покупками; каждый визитер получал возможность принять участие в таком городском времяпрепровождении, что ранее было эксклюзивной привилегией аристократии и богачей.
