«Я скучаю по свободе бродить в одиночестве, приходить и уходить, сидеть на лавочках в Тюильри… покупать и заглядывать в мастерские художников, посещать церкви и музеи, исследовать старые улицы по вечерам; именно по таковому я тоскую». Этот печальный возглас, записанный в 1880-х, принадлежит художнице Марии Башкирцевой. Когда Жорж Санд ходила по улицам Парижа, одетая как мужчина, в 1831 году, это был не просто акт неповиновения, это было незаконно: женщинам запрещалось носить штаны. Санд зафиксировала радостное возбуждение от того, что ты в состоянии смотреть, когда на тебя никто не смотрит, мужской привилегии того времени: «Я летала с одного края Парижа на другой… Никто не знал меня, никто не смотрел на меня, никто не искал во мне вины; я была атомом, потерянным в этой безмерной толпе»
[349].
Лили Гэйр Уилкинсон в серии статей 1913 года писала, что единственный способ понять реальность современной городской жизни – ходить, словно фланер. Уилкинсон, анархическая феминистка, пыталась открыть город, проводя нас по некому пешему туру. Это было время, когда женщины входили в мегаполис, как конторские работники, продавщицы или просто гуляльщицы; именно тогда позорное пятно, что ассоциировалось с одинокими женщинами на улицах, начало понемногу отступать. Однако потом она спрашивала читательниц: «Если вы, будучи женщиной, решились быть свободной в этом социальном смысле – выйти в мир как свободная женщина, чего это будет вам стоить?.. Некоторое время вы будете странствовать беспрепятственно, ликуя от мыслей об освобождении, но очень скоро обнаружите, что на этих высотах нельзя пребывать вечно». Единственной передышкой от «мрачных серых зданий и бесконечного дискомфорта» будет «потрепанная» чайная. «Вы усаживаетесь в своем неуютном углу, прихлебываете мерзкого чая, пробуете булочку и размышляете с сомнением по поводу своего решения быть свободной». Женщина не может быть фланером, заключает Уилкинсон, по крайней мере в том смысле, в каком мужчина среднего класса, имеющий неограниченный доступ к городу и, что важнее, имеющий возможность полностью терять чувство времени, когда он странствует. Вы слышите, как часы тикают, пока вы одиноко пьете чай: «Через полчаса вы обязаны быть в конторе. Ну а теперь освободите себя на день, если осмелитесь!» Войти в мир в качестве «свободной женщины», анонимного исследователя города, невозможно для работающей женщины, ограниченной во времени и стесненной недружелюбным городским ландшафтом
[350].
Уилкинсон выражает пессимистический взгляд на свободу прогулок, несомненно. Однако она говорит о желании вступить во «владение городом» в том смысле, в каком выражался Генри Джеймс, и упоминает то же самое удовольствие. Прогулка по городу – право; доступ к нему есть вопрос политический. Одно из лучших описаний городской рекогносцировки в литературе – эссе Вирджинии Вулф Street Haunting
[351], описание ее прогулки ранним зимним вечером по Лондону, сделанной с целью покупки карандаша. «Вечерний час… дает нам безответственность, которой наделяют темнота и свет фонарей. Мы больше не являемся в полном смысле слова собой». Написанное в 1930-м, эссе является шедевром фланерства, сочиненным в то время, когда для женщин из социального слоя, к которому принадлежала Вулф, было сравнительно ново наслаждаться свободой.
В фильме Агнес Варда «Клео от 5 до 7» (1962) героиня, красивая певица, учится видеть Париж по-новому – и в свой черед меняется под влиянием Парижа, ожидая результатов биопсии. Кадры парижских кафе и улиц, сделанные Варда, напоминают картины Мане, его словно украденные мгновения жизни, фрагменты восприятия фланера, перенесенные на экран. Клео в начале фильма – поглощенная собой и тщеславная женщина; позволив себе окунуться в ткань собственного города, растворившись в толпе, она меняется. Но прежде чем сделать это, ей приходится анонимизировать себя. Будучи певицей и объектом мужских желаний, она более привычна к тому, чтобы на нее смотрели, а не к тому, чтобы смотреть самой. Снимая парик, заменяя шикарные шмотки простым черным платьем и дополняя его черными очками, она может стереть личность. Все это напоминает о том, что женщине все еще нужна маскировка, чтобы пересекать город. Нежелательное мужское внимание было угрозой в 1962-м, оно никуда не делось сегодня. Как и барменше из «Фоли-Бержер», Клео приходится прибегать к защитным механизмам
[352].
В эссе Вулф и фильме Варда в дистиллированном виде предстает не только сильное удовольствие от передвижения по городу на своих двоих, но и тот факт, что прогулки усиливают нашу взаимосвязь с застроенной средой. Подобно Генри Джеймсу, мы вступаем во «владение» теми местами, где живем, когда находим способы нанести их на ментальную карту. Как территориальные, создающие шаблоны существа, люди очень хорошо умеют формировать собственную разновидность порядка вокруг себя, очеловечивая неприятно обширный урбанистический пейзаж, так что он становится вполне годным для обитания. Опыт Жорж Санд, Лили Уилкинсон, Вирджинии Вулф и Агнес Варда показывает, насколько мощно это побуждение, но и сколь обременено барьерами и опасностями. Появление фланирующих женщин совпало с расцветом автомобилей и предназначенной для них дорожной системы, которая сделала город еще менее дружелюбной к пешеходу территорией.
Георг Зиммель – вместе с бесчисленными писателями и социологами – мог видеть современный город как сокрушающий души Вавилон. Но что часто игнорировалось им и другими – человеческое умение разрезать Вавилон на куски и делать его обитаемым. Глубокое чувство отчуждения, от которого страдают носители парижского синдрома, – этот коктейль из разочарования и одиночества, – преувеличенная версия того, что все мы можем испытать в большом городе. Это также предельное проявление того, как мы все, до некоторой степени, превращаем места в часть своей внутренней реальности и наделяем их значением. То, что мы процветаем посреди рева и непрестанных перемен современного метрополиса – свидетельство того, что такая стратегия работает.
Зигмунд Фрейд был практически уничтожен Парижем, но он нашел с ним общий язык, полностью погрузившись в город, зарисовывая его и описывая его топографию в подробных письмах невесте. После нескольких месяцев он начал любить Париж, и эта любовь стала результатом интимного знакомства. История и литература фланерства, психогеография, глубинная топография – назовите это так, как хотите, – учит нас многому насчет того, как наслаждаться городской жизнью, и многому относительно городского туризма. Большие здания и монументы создают иллюзию, что город статичен и живет вне времени. Но лучше всего смотреть на города в движении, в повседневной жизни их обитателей, в сухожилиях и соединительной ткани, которые держат организм. Прогулки делают город годным для обитания и, что еще важнее, способным приносить удовольствие. Это способ выживать в большом городе, постоянный вы его обитатель или только визитер.
