— Итак, вечером четвертого января вы находились в гостинице «Бык» в Ледлингтоне. Возможно, вы изложите свою версию случившегося там?
— Что касается меня, то ничего не случилось. Я ездил в Ледстоу повидаться с другом Джеймсом Рони. Он живет в Пассфилде, если это вас интересует. Я пробыл у него какое-то время. Рони довез меня до Ледлингтона к отходящему в восемь двадцать поезду. Высадил меня у вокзала, но выяснилось, что на поезд я опоздал. Наверное, у Рони отставали часы. Следующий поезд до Лентона был через полтора часа, и я решил отправиться в «Бык». Около вокзала я встретил знакомого. Он был в городе по делам и ждал, пока за ним приедет машина. Предложил подвезти меня. Затем появился его водитель, сказал, что спустило колесо и его надо менять. Мы все направились к «Быку». Автомобиль стоял там во дворе.
— Как зовут вашего знакомого, мистер Хатауэй?
— Марк Харлоу. Это мой сосед, живет в Мэйнфилде.
Атмосфера в комнате начала накаляться. Лицо Фрэнка Эббота не выражало ничего, однако мозг лихорадочно работал. Значит, Кэддл там был… Альберт Кэддл находился в «Быке», когда Луиза Роджерс выглянула из окна спальни и узнала руку, тащившую из саквояжа драгоценности.
Лэмб повторил слова Гранта, только более сжато.
— Вы с мистером Харлоу отправились в «Бык». Как долго вы там пробыли?
— Примерно полчаса.
— И все это время вы находились рядом с мистером Харлоу?
— Почти. Мы выпили, вскоре я заметил человека, с которым мы вместе служили во Франции. Я подошел к нему переброситься парой слов. Потом Харлоу сказал, что собирается пойти взглянуть, как там машина. Через несколько минут я вышел вслед за ним.
— Во двор?
— Да, автомобиль стоял там.
— У вас есть зажигалка?
— Да, но во дворе «Быка» я ее не ронял.
Вы в этом уверены?
— Абсолютно. Я подошел к машине, увидел, что ее починили и Харлоу ждет меня. Мы сели, и он довез меня до дома.
— Сказав «он довез меня», вы имеете в виду, что автомобиль вел мистер Харлоу или же за рулем сидел шофер?
— Я неправильно выразился. Машину вел Кэддл.
— Шофером был Альберт Кэддл?
— Да.
— Мистер Хатауэй, вы примерно полчаса беседовали с Луизой Роджерс в этой самой комнате. Полагаю, освещение было таким же, как и теперь, и вы наверняка хорошо рассмотрели ее. Не могли бы вы описать ее как можно подробнее?
За все время разговора выражение лица Гранта почти не менялось. Теперь оно сделалось удивленным.
— Черное пальто, черная шляпка — если можно назвать шляпкой маленькую круглую шапочку. Весьма импозантная. Стройные ножки, хорошие чулки, элегантные туфли…
— И все черное?
— Кроме чулок.
— Но, кроме них, она была во всем черном и ничего не оживляло этот траур?
— Ах да, серьги… весьма приметные… вроде этих «колец вечности», на которых женщины просто помешались. Признаться, не знаю почему.
— Пара сережек. Вы уверены, что на ней была именно пара?
— Да-да… пара сережек «кольца вечности». Весьма приметные, как я сказал.
Лэмб продолжил задавать вопросы. По какой дороге мистер Хатауэй бежал из Франции? В каком месте она выходила на шоссе, ведущее из Парижа? Где он сошел с этого шоссе? Все ответы тщательно записывались, но толку от них было мало. Мишель Ферран так и не сумел объяснить, где именно у Луизы украли драгоценности. Кроме того, что Грант мог бежать от немцев по тому же шоссе, что и Луиза, ответы мистера Хатауэя никак не помогли следствию.
— А что сказала Луиза Роджерс, когда попросила вас показать руки?
— Она говорила, что видела руку грабителя, перебиравшую драгоценности в саквояже. Добавила, что узнает ее, если увидит вновь. Попросила показать ей руки, что я и сделал.
— Руку или руки?
— Вроде бы руки. В общем, я вытянул их перед собой.
— Не возражаете, если я вас попрошу это повторить?
— Пожалуйста.
Грант положил руки на письменный стол. Свет падал на них вертикально. Это были крупные, правильной формы руки, загрубевшие от работы. Поперек суставов указательного и среднего пальцев левой руки тянулся тонкий белый шрам. Если бы не легкий загар, шрам был бы почти незаметен.
— Откуда у вас этот шрам, мистер Хатауэй? — поинтересовался Лэмб.
— В четырнадцать лет с ножом баловался. У вашей миссис Роджерс, наверное, было великолепное зрение, если она сумела разглядеть шрам во дворе «Быка». При условии, что вы действительно так считаете.
Лицо Лэмба оставалось невозмутимым.
— Если она с вами об этом говорила, мистер Хатауэй, полагаю, она вам сказала, что уронивший зажигалку включил фонарь, чтобы разыскать ее, и в луче света она увидела его руку. Если свет сильный, то такой шрам вполне можно разглядеть.
Эта игра заинтриговала Гранта. Случались моменты, когда она ему даже нравилась, и теперь настал один из них. Он улыбнулся:
— Однако, сами понимаете, о шраме она ничего не говорила. Лишь сообщила, что узнает руку. Когда я показал ей руки, ее интерес пропал, и она уехала. — Грант убрал ладони со стола. — Хотел бы подчеркнуть, инспектор, что в тот вечер в «Быке» было полно посетителей. Когда мы вошли, в баре сидело минимум человек двадцать. Любой из них мог уронить зажигалку под окном Луизы Роджерс и высветить фонарем руку, которую, как ей показалось, она узнала.
Лэмб тут же нанес сокрушительный удар:
— Но проследила до Дипинга она именно вас и к вам сюда явилась, мистер Хатауэй. Это доказано. Также доказано, что Луиза беседовала с вами в этой комнате и просила показать руки. Еще доказано, что в тот же вечер ее убили, вероятно, вскоре после разговора с вами. Ее тело спрятали в Роще Мертвеца, а на следующий вечер перенесли его в Дом лесника и зарыли в подвале. И вы считаете, что остальные двадцать посетителей бара в «Быке» могут быть вызваны на допрос относительно этой цепи событий? У вас нет алиби на все самые важные временные промежутки.
Грант сунул руки в карманы и побренчал связкой ключей.
— Неосмотрительно, верно? Но тогда я понятия не имел, что кого-нибудь убьют. Сомневаюсь, что даже у вас всегда есть алиби на все случаи жизни. Тем не менее дела обстоят именно так. Что же дальше?
Лэмб встал.
— Мы надеемся обнаружить новые улики. Тем временем, мистер Хатауэй, я настоятельно прошу вас никуда не отлучаться из деревни.
Грант поразился тому, какое облегчение он испытал.
Глава 29
Жадно прислушивавшаяся к чужому разговору Мэгги Белл узнала лишь то, что миссис Эббот позвонила дочери и сказала, чтобы та не ждала их к ужину, поскольку полковник Эббот и викарий так увлеклись игрой, что их шахматная партия затянется до позднего вечера.
