Сисели по-прежнему смотрела на серьгу. Падавший на украшение свет чуть потускнел. С негромким щелчком распахнулась дверь. Сисели подняла голову и увидела проникшего в комнату Марка Харлоу. Его мокрый плащ блестел, в темных волосах серебрились дождевые капли.
— Я звонил, но никто не снимал трубку.
— Грант в Лентоне, а миссис Бартон отправилась в деревню, — произнесла Сисели.
— Сис… Мне надо было тебя увидеть…
При звуках его голоса она сжала руку в кулак. Сережка впилась ей в ладонь. Ее «вот как?» прозвучало, как испуганный вздох.
— Весь промок, пойду плащ сниму, — сказал Марк и шагнул к двери.
Неожиданно Сисели заметила у него на плаще свежую темную заплату. Увидела, когда он повернулся: плечо и рукав плаща со свежей темной заплатой. Все тотчас стало ей ясно и понятно. Она будто шарила в темноте, а теперь все сверкнуло в луче холодного и яркого света. Сисели вскрикнула:
— Нет, Марк, подожди! Промок, плащ — неважно. Я хочу с тобой поговорить.
Он обернулся. Ей показалось, будто Марк удивлен. Сисели взглянула на него и вспомнила, что они были друзьями и что он признавался ей в любви. Слова, которые она собиралась произнести, застряли в горле и не выговаривались, как бы она ни старалась.
— Ты ведь мог войти через другую дверь — у тебя же мой ключ, да? Вернешь его мне?
В лице Марка ничего не изменилось. Как можно совершить такое и оставаться прежним? Он молча смотрел на Сисели, а потом спросил:
— Твой ключ?
— Ты взял его из моей сумочки. Хочу получить его обратно.
— Я?
— Да, Марк. Прошлым вечером ты проник в дом, не так ли? Понимаешь, я вернулась, когда ты находился здесь, и видела тебя.
— Сис!
— Я собиралась войти, но ключ исчез, поэтому я проделала то же, что и ты сейчас, — обошла дом с другой стороны. Внутри горел свет. У той створки штора всегда оставляет просвет, и я заглянула в комнату. Увидела там тебя и то, что ты делал.
Марк мгновенно изменился в лице. Исчез румянец, и вместе с ним пропало беспечное и самоуверенное выражение.
— Ты ничего бы не увидела.
— А по-моему, увидела. Тебя. Ты стоял вот тут, у камина, и что-то клал в вазу на полке. Вон в ту, что слева. Я только что обнаружила, что́ именно ты туда положил.
— Не понимаю, о чем ты.
Сисели вдруг почувствовала тошноту, не страх, ее просто затошнило. Когда-то они были друзьями…
— Полиция должна знать об этом. Мне придется все ей сообщить, но тебе я скажу первому. Я думала, мы друзья, потому и говорю. — Она разжала кулак и протянула к нему ладонь с лежавшей на ней сережкой.
Марк посмотрел на серьгу, перевел взгляд на Сисели и наконец произнес:
— Вот, значит, как? И ты собираешься сообщить в полицию?
— Должна.
Он кивнул:
— Конечно. И Гранту… Гранту тоже придется сказать. Ох, Сис, какая же ты глупая!
— Я должна…
Марк нетерпеливо взмахнул рукой:
— Разве я не сказал «конечно»? Знаешь, вот так все и бывает: ты не начинаешь что-то делать, а все происходит само собой. Что-то тебя толкает, ты делаешь шаг, а потом не можешь остановиться. И никто никому не желал зла. Просто сплошное невезение. Женщина с полным драгоценностей саквояжем на дороге, которую утюжили бомбардировщики. Ей все равно было не спастись, и ее шансы остаться в живых почти равнялись нулю. Ты бы видела заполненное беженцами шоссе и сыпавшиеся градом бомбы! Ее могли спасти только ноги. А у меня был мотоцикл. Так какой же смысл оставлять драгоценности бошам?
— Значит, ты их украл?
— Да! И любой бы так поступил! Ее шансы остаться в живых…
— Да, ты уже говорил. Но она все-таки уцелела.
— Снова невезение. А потом, через столько лет она вдруг вынырнула и узнала меня! Она же лишь однажды слышала мой голос. По ее словам, я выругался, а когда около «Быка» выронил эту чертову зажигалку, то выругался снова, причем, как она заявила, теми же словами — оттого-то она и узнала мой голос. А мои руки… Вот объясни, бога ради, что такого в моих руках, что женщина, видевшая их один раз, клятвенно заявила, что снова их узнает? — Марк вытянул вперед дрожавшие от напряжения руки.
Сисели, видевшая их сотни раз, теперь увидела их будто бы глазами Луизы Роджерс: длиннее и тоньше остальных указательные пальцы, вывернутые наружу большие пальцы с очень гибкими суставами. Ей больше не казалось странным, что такие руки просто нельзя не узнать.
Марк, наверное, прочитал все это у нее на лице. Сердитым жестом он глубоко засунул руки в карманы плаща.
— Если бы я не потерял голову, то послал бы ее куда подальше. Она бы ничего не сумела доказать. Если бы Грант позвонил и сказал, что она направляется ко мне, если бы у меня было время подумать, если бы меня не застали врасплох — тогда бы я ему многим стал обязан. Вероятно, он об этом подумает, когда настанет час расплаты! Просто жуткое невезение. Говорю тебе, что я вышел подышать свежим воздухом, а тут эта машина едет по Мэйн-стрит. Фары высветили меня, и автомобиль остановился. Если бы не все это, она доехала бы до моего дома, а меня бы там не оказалось. С таким невезением не поспоришь. Я давно обо всем забыл, и с чего мне было взять, что вся эта история снова всплывет? Я же говорю, так судьба повернулась. Она остановила машину и включила свет в салоне. Я увидел лишь симпатичную женщину в черном. И уж никак не мог догадаться, что видел ее раньше.
Приблизился к машине, она опустила стекло и спросила: «Как называется тот дом, из ворот которого вы вышли?» Я уловил у нее в голосе французский акцент, но не придал этому значения и ответил: «Мэйнфилд». Она сказала: «Вот и мистер Грант Хатауэй говорил, что Мэйнфилд. Там живет Марк Харлоу, мистер Марк Харлоу?» Я кивнул: «Да». Она продолжила: «Марк Харлоу — это вы?» Я ответил, что да. Она сидела в автомобиле с освещенным салоном, а я стоял чуть в стороне — не очень далеко, но разглядеть меня она не могла. Потом спросила: «Вы были вместе с мистером Хатауэем и вашим водителем в гостинице «Бык» в Ледлингтоне в девять часов вечера четвертого января?» Я ответил: «Если и был, то что?» Она как-то странно улыбнулась и произнесла: «Наверное, это я вас там видела. Вы уронили зажигалку у меня под окном, и я видела, как вы ее подняли». Я решил, что женщина просто ко мне подкатывает, засмеялся и возразил: «Не могли вы меня видеть — слишком темно было». Она тоже рассмеялась и заметила: «У вас был фонарик, так что, по-моему, это были вы. Не мистер Грант Хатауэй, обронивший конверт со своей фамилией и адресом, — по нему я его и нашла».
Марк удачно имитировал французский акцент со свойственной ему торопливой манерой:
— «Я разговаривала с ним у него дома, и это не он. Это, вероятно, вы. Подойдите поближе, чтобы я могла убедиться». Я шагнул вплотную к автомобилю. Стекло было опущено. Я положил руку на край дверцы. Женщина уставилась на нее и вскрикнула: «Боже мой, это вы!» Мне эти слова очень не понравились. Я начал вспоминать, не видел ли я ее раньше, и тут заметил эти проклятые серьги. Подумал: «Невероятно!» Потом она заорала на меня по-французски, заявляла, что я украл у нее драгоценности, и осыпала ругательствами, какие только приходили ей на ум: «гадина», «подлец», «убийца». Ну, пришлось заткнуть ей рот, а как иначе? Я вырубил ее — мне больше ничего не оставалось. А затем прикончил камнем. Не мог же я ей позволить вернуться и снова начать визжать. Это и было самое большое в мире невезение.
