Грегори Порлок опустошил стакан и, наклонившись, тоже поставил его на столик.
— Вы правы! Тысяча извинений, дружище! Я и не думал вас обвинять! Только дело-то не в нас с вами… Есть свидетельница, и она пока не решила, заявлять ли в полицию. Конечно, если вы не против, — пусть идет… Хотя дыма без огня не бывает, кто знает, как дело обернется…
Джеффри Мастерман резко подался вперед.
— Кто она?
Мистер Порлок не спеша закурил и выпустил струйку дыма.
— А я вам скажу. Во время прошлой беседы — очень, кстати, краткой — я успел сообщить вам, что в силу весьма странного стечения обстоятельств я располагаю интересными фактами, касающимися смерти вашей престарелой кузины — мисс Мэйбл Ледбери. Ну, то есть прямых доказательств у меня нет, однако ко мне обратилась дама, у которой они есть. И разумеется, как верный друг, я должен был вас предупредить. Что и попытался сделать, когда нас прервали. Получив вашу записку с просьбой о встрече (дружище, страшно неосмотрительно с вашей стороны писать!), я решил пригласить вас сюда, чтобы уладить дело наилучшим для всех образом.
— Каким именно?
— Немного терпения. Прежде я хотел бы напомнить, что именно видела свидетельница. Кажется, я успел рассказать, что она лежала в постели со сломанной ногой на втором этаже дома на соседней с вами улице. Ее задний двор соприкасается с вашим. Ваша кузина занимала комнату тоже на втором этаже, как раз напротив окна вышеупомянутой дамы — назовем ее Энни. Делать Энни было совершенно нечего, и она активно интересовалась жизнью соседей — даже наблюдала с помощью театрального бинокля. Особенно пристально она следила за мисс Мэйбл Ледбери, так как у нее сложилось впечатление, что с мисс Ледбери плохо обращаются.
— Вздор!
— Мисс Ледбери не была больна, однако большую часть дня проводила в постели. Иногда вставала и бродила по комнате. Несколько раз Энни видела, как мисс Ледбери рылась в банке с печеньем и доставала снизу конверт, а оттуда бумагу, похожую на официальный документ. Энни утверждает, что сквозь бинокль ясно различила надпись на конверте — «Завещание».
— Вы несете невесть что! — воскликнул Джеффри Мастерман чуть громче, чем нужно.
На этот раз он не поставил стакан на столик, а сидел, крепко стиснув его в ладонях.
Грегори Порлок приподнял черные брови.
— Не лучше ли дослушать до конца, дружище? Пролить свет, так сказать…
— Это еще не все?
— Разумеется, нет. Стал бы я беспокоить вас по пустякам!.. По словам Энни, четырнадцатого октября сего года она видела, как вы вошли в комнату мисс Ледбери, когда та сидела в халате за столом лицом к окну, держа перед собой бумагу с надписью «Завещание», — Энни ясно различила надпись через бинокль. Ваша кузина была глуха, ведь так? А значит, не слышала, как вы вошли, и не знала о вашем присутствии. Энни утверждает, что вы стояли за спиной мисс Ледбери и заглядывали в документ через ее плечо. И позволю себе добавить, вид у вас был зловещий — по наблюдениям Энни. Женщины! Любят приукрасить и нагнать страху!
Порлок доверительно рассмеялся, не сводя глаз с застывшего лица собеседника, и продолжил:
— Итак, что же видела Энни… «Что видела Энни?» Чем не название для романа? Такой наверняка имел бы успех!.. По словам Энни, мисс Ледбери обернулась, увидела вас, и дальше вышла «бурная сцена», как выразилась свидетельница: вы в гневе, мисс Ледбери в ужасе, вы вырываете из ее рук завещание и держите над головой, она пытается забрать. Затем вы хватаете старушку за плечи и опрокидываете на кровать. Заходит ваша сестра. Вы удаляетесь вместе с завещанием, а мисс Мастерман остается успокаивать мисс Ледбери.
Когда та затихла, мисс Мастерман включила свет и задернула занавески, так что Энни больше ничего не видела. А утром молочник сообщил, что мисс Ледбери нашли в постели мертвой. Вызвали врача, тот объявил, что смерть была вполне ожидаемой, так что не повлекла за собой ни скандала, ни расследования. А когда обнародовали завещание, выяснилось, что вы с сестрой — единственные наследники и обладатели ста тысяч фунтов. Энни легла в больницу в день похорон и вышла только около месяца назад. Когда услышала, что вы с мисс Мастерман получили столько денег, заинтересовалась — а что стало с тем завещанием, которое старушка держала в руках? Потому что, когда вы заглядывали через плечо, по вашему лицу было не похоже, что вам с сестрой полагается по пятьдесят тысяч фунтов. И еще Энни припомнила, что месяцев шесть назад одна ее знакомая рассказывала, как подрабатывала у Мастерманов. Однажды, когда их, то есть вас, не было дома, ее позвала старушка из верхней комнаты. Попросила быть свидетельницей и пригласить еще кого-то, так как, чтобы подписать завещание, нужно двое свидетелей, и обещала заплатить каждому по десять шиллингов за труды. И вот знакомая, миссис Уэлс, забежала в дом номер семнадцать, через дорогу, к подруге-поварихе, и мисс Ледбери подписала при них бумагу, которую назвала своим завещанием.
Раздался хруст. Джеффри Мастерман невольно сжал стакан слишком сильно.
— Дружище, вы не поранились? — участливо спросил Грегори.
Мастерман не поранился. Крови не было. Подобрали осколки, Мастерман оттер виски с содой с брюк, и разговор об Энни и ее возможном визите в полицию возобновился.
Мастерман снова подался вперед.
— Ложь! Наглая ложь! От первого до последнего слова!
— Разумеется…
— Откровенный шантаж!
— Дружище, если вас шантажируют, нужно немедленно обращаться к блюстителям закона! Я вот подозреваю, что завещание, по которому вы унаследовали деньги, было составлено давно. Если более позднего завещания действительно не было, обвинение рассыплется на глазах.
— Если и было, она его сама уничтожила. Старики составляют завещания по многу раз, — глядя в пространство, сказал Мастерман.
— Так было или нет?
— Может, было, может, нет. Откуда мне знать?
Грегори Порлок присвистнул:
— Значит, все-таки было… Сложная ситуация.
— Грязный шантаж! — крикнул Мастерман.
— Дружище, у вас пока ни пенни не попросили! Просто дама мучается угрызениями совести. Если она решит обратиться в полицию…
— Как она вас нашла? — перебил Мастерман.
Порлок лениво улыбнулся.
— Долгая история, всего не расскажешь. Занятнейшее стечение обстоятельств. Для вас, кстати, крайне удачное.
— Неужели? — В голосе Мастермана звенела ярость.
— Разумеется! Если бы не я, она уже успела бы заявить. Женщинам необходимо выговориться — дабы не лопнуть. Я слегка усыпил ее совесть, но, боюсь, лишь на время.
Мастерман взорвался. Он с пеной у рта обругал женский род в целом и Энни в частности, а затем переключил гнев на хозяина:
— Черт вас побери! Вы обещали уладить дело! Прекратите водить меня за нос! Я не могу пойти в полицию, сами прекрасно знаете. Каков бы ни был исход, это несмываемый след на репутации.
