Инспектор Смит снова обратился к своему блокноту. Почти сразу же прозвучало слово, рассмешившее Фрэнка Эббота.
— Мистер Харлоу очень охотно отвечал на вопросы, вел себя любезно и горел желанием помочь следствию. По его словам, в пятницу он занимался сочинительством — он, знаете ли, песни пишет. Сказал, что одна из песен у него никак не складывалась, так что он решил подышать свежим воздухом и немного развеяться. На часы не смотрел. Еще не стемнело, но сумерки сгущались, было это между пятью и половиной шестого. По его словам, он вышел через заднюю калитку на Мэйн-стрит, потом добрался до дороги и дальше мимо Дипсайда. Сказал, что, насколько ему известно, по пути никого не встретил.
— Что значит — «насколько ему известно»? — воскликнул Лэмб.
— Я спросил его то же самое, он ответил, что в голове у него вертелась песня, которая все никак не складывалась, так что он мог кого-то встретить или пройти мимо, не заметив.
Фрэнк Эббот пробормотал:
— У нашего старого друга артистический темперамент.
Смит кивнул.
— Похоже на то. Так вот, мистер Харлоу сказал, что шагал, пока не увидел огни Лентона. Потом решил двинуться дальше. Заглянул в кинотеатр, посмотрел фильм, перекусил в кафе и пешком вернулся домой примерно в десять часов вечера.
— А его прислуга? Она у него есть?
— Мать и дочь средних лет, очень уважаемые, по фамилии Грин. Сообщили, что мистер Харлоу звонил из Лентона, сказал, что поест что-нибудь в городе. Они слышали, как он вошел в дом около десяти часов. Миссис Грин добавила, что для него это в порядке вещей — выйти из дома, когда у него музыка не сочиняется. Прислуга к этому привыкла.
Лэмб подался вперед.
— В котором часу он звонил?
— Ну, примерно в половине девятого или чуть позднее. Миссис Грин сказала, что она взглянула на часы, те показывали половину девятого, и вскоре он позвонил.
— Что касается времени, то ваш словоохотливый мистер Харлоу мог провернуть это дело с тем же успехом, что и мистер Хатауэй. Полагаю, оба они служили в армии. В сороковом году кто-нибудь из них находился во Франции?
— Думаю, да.
Лэмб повернулся к сержанту Эбботу:
— Вам что-нибудь об этом известно?
— Хатауэй вместе с остальными отступал к Дюнкерку. Был приписан к Блэнкширскому полку горных егерей, попал в плен, бежал, прорвался на запад. Насчет Харлоу точно не знаю, но полагаю, что во время отступления он тоже находился во Франции. На днях об этом кто-то обмолвился.
— Кто-нибудь из них в спецназе служил?
— Хатауэй. Удостоен ордена «За боевые заслуги».
— У кого-нибудь из них есть отметина или шрам на правой руке?
Фрэнк начал: «Не знаю», но тут же умолк, потому что словно наяву увидел руку Гранта Хатауэя, но не правую, а левую. Между указательным и средним пальцами там был тонкий белый шрам. А Лэмб все перепутал. Не на правой руке, а на левой. Похититель наверняка держал бы фонарь в правой руке, а левой шарил в саквояже. Или наоборот? Пожав плечами, он заключил, что могло быть и так, и так, о чем и доложил.
Лэмб лишь что-то проворчал. Смит тихо произнес:
— У мистера Хатауэя застарелый шрам на левой руке. У мистера Харлоу на тыльной стороне правой ладони лейкопластырь. Он сказал, что где-то поцарапался о колючую проволоку.
Лэмб поерзал на стуле, потом снова повернулся к Смиту всем своим могучим телом.
— В общем, любой из них мог убить Луизу Роджерс, перегнать ее машину в Бэзингсток и успеть на обратный поезд в Лентон. Никаких доказательств, что кто-либо из них совершил преступление, и никаких доказательств, что не совершал. У каждого была возможность, и у каждого вполне мог быть мотив. Вот все, что мы имеем. Оставим пока пятницу. Обратимся к субботе, девятому января, когда Мэри Стоукс с визгом прибежала в дом пастора и заявила, что видела труп. Думаю, теперь можно с уверенностью утверждать, что она действительно видела то, о чем говорила, и видела она тело либо в самом Доме лесника, либо совсем рядом с ним. Мэри там с кем-то встречалась и, похоже, случайно наткнулась на убийцу, тащившего тело в подвал, где он намеревался его припрятать. Ну, полагаю, вы оба поражены, что убийца вряд ли тот, с кем она встречалась. Девушкам не назначают свидания, чтобы притащить туда мертвое тело. Это во-первых. А во-вторых, кто бы ни был убийцей, он знал о существовании подвала. Вы его искали больше недели и так бы и не нашли, если бы о подвале не упоминалось в книге, попавшейся мисс Сильвер. Но этому субъекту не надо было искать укромное место и чесать в затылке, он точно знал, что подвал в том доме есть. Нам пришлось сбивать филенки, чтобы обнаружить дверь, а ему только и понадобилось их приподнять — он знал, что делал. Это означает одно: убийца — местный или тот, кто может у местных что-то выудить. Это в равной степени относится и к мистеру Хатауэю, и к мистеру Харлоу. У кого-то из них должен храниться экземпляр книги старого священника… — Лэмб резко повернулся к Фрэнку. — Вы что-нибудь об этом знаете?
— У старого мистера Хатауэя он был. Книга, наверное, хорошо разошлась по округе.
— Как я и говорил, — кивнул Лэмб. Он снова обратился к Смиту: — Что там у нас с субботой, девятым января? Где находились эти два джентльмена и чем занимались между половиной шестого и, скажем, половиной седьмого или семью часами вечера?
Смит замялся.
— Ну, этот вопрос я задавал как бы между прочим и на ответах не настаивал. Мистер Хатауэй сказал, что в десять минут пятого отправился на велосипеде в Дипинг. Я спросил, не видел ли он кого-нибудь на Мэйн-стрит — спросил так, походя, сами понимаете. Он ответил, что перебросился парой слов с миссис Хатауэй, которая выгуливала собак.
Лэмб вскинул брови:
— Со своей женой?
— Да, сэр.
— Забавно… Они ведь разошлись? Ну, перебросился парой слов с женой и поехал дальше в Дипинг…
— Нет, сэр, сказал, что передумал и вернулся домой.
— Странно. Еще он куда-нибудь отлучался?
— Говорит, что нет, сэр. Выпил чаю, потом писал письма и разбирал счета у себя в кабинете. Но, конечно, никто точно не знает, отлучался он из дома или нет. Прислуга его не беспокоила.
— А что мистер Харлоу?
— Сообщил, что дома выпил чаю, немного поиграл на пианино, потом ненадолго вышел прогуляться. На часы не смотрел, так что не знает точного времени. По его словам, он отправляется на прогулку почти каждый вечер, когда бывает дома. Добавил, что вышел с главного входа, к Мэйн-стрит не приближался. По дороге никого не встретил.
Лэмб поднял руку и уронил ее на колено.
— Это означает, что мы вернулись в исходную точку. Любой из них мог прокрасться к Дому лесника, как только стемнело. Никаких доводов за и никаких против.
Воцарилось молчание. Фрэнк Эббот посмотрел на инспектора Смита и спросил:
