На пиру к уже знакомым мне начальным людям княжеской дружины присоединилась целая кодла смоленских вельмож. За столами величаво расселись представители виднейших смоленских боярских родов: Плюсковы, Ходыкины, Кривцовы, Басины, Жабины, Пивовы, Полтевы, Вошкины, Ходневы, Шестаковы и многие другие. Эту информацию мне на ухо тихо шептал Перемога, указывая на бородачей в горлатых высоких шапках. Все они не только являлись крупнейшими вотчинниками, но и занимались торговлей, хотя за столом присутствовали и чисто купцы. Этим вельможам было по большому счету все равно, кто у них князь, их устраивала любая личность, которая бы проводила выгодную им политику дальнейшей раздачи земель и торговых привилегий. И самое паршивое, они представляли собой силу не только в экономическом измерении, но и в политическом – местные бояре активно влияли на городское вече, посредством так или иначе зависимого от них мизинного люда. И в военном – бояре не только возглавляли отряды городских полков, но и имели собственные конные дружины, чья объединенная мощь в разы превосходила возможности любого князя. В общем, самостоятельность смоленского князя была лишь немногим больше, чем в Новгородской, де-факто боярской республике. Похоже на то, что мне в будущем, чтобы добиться централизации власти, придется пролить реки крови. Веселая, однако, перспектива…
Смоленский тысяцкий Михалко Негочевич, начальствующий над всеми смоленскими ополчениями, ухмыляясь, растягивал свои узкие губы, делая их похожими на змеиную улыбку. Я, конечно, знаю, что змеи не улыбаются, но если бы они могли это делать, то, я уверен, их оскал походил бы на улыбу этого, не к ночи помянутого, Михалки. Думаю, не надо быть физиогномистом, чтобы по мимике лица понять, что этот боярин являлся весьма скользким типом, всегда готовым ужалить.
Пантелей Братонежкич – конецкий староста, или сотский Заднепровского Ильинского конца – вид имел весьма добродушного увальня, этакая душа компании. По словам Перемоги, это веселое состояние боярина было не напускное, балагурил он всегда и везде.
Чуть поодаль от нас сидели все время переговаривающиеся между собой главные смоленские таможенники – купец Терентий Луготич и боярин Мирослав Олексич Чёрный.
Еще важными шишками, на которых Перемога обратил мое внимание, были купец Иван Ручечник и боярин Якун Домажирич – тоже городские выборные, отправляющие посольскую службу.
На этом знакомство со смоленской аристократией прервалось, язык Перемоги от выпитого стал заплетаться, внимание рассеялось. Как только появились гусляры и стали услаждать своим «искусством» гостей, главным образом прославляя отдельных именитых представителей, я не выдержал и по-тихому слинял. С трудом найдя из своих малолетних дворян только спальника Корытя, я отправился в его сопровождении в свою прежнюю комнату. Поводырь мне был необходим, так как о местоположении собственной спальни я, по понятным причинам, даже не догадывался.
Опочивальня наследника смоленского престола располагалась на втором этаже. Окна спальни выходили на расписное гульбище, представляющее собой нечто вроде балконов, соединенных вместе проходами. То есть выходящий во двор второй ярус северной стороны терема был превращен в сквозную пешеходную дорожку, искусно украшенную резными перилами и решетками. Из моей спальной комнаты можно было выйти на крыльцо и спуститься вниз, во двор, или из крыльца прямо пройти на эти хоры, чтобы любоваться подворьем и окрестными видами, открывающимися из-за стены, окружающей дворец. По правую руку был виден сам окольный Старый город с его крепостной стеной, по левую – прилипший к нему Пятницкий острог. Пятницкий Острог возник на месте Торга, «приклеившись» к западной стороне Старого города, на территории между Пятницким и Чуриловским ручьями, впадающими в Днепр. Но эти гульбища и галереи по замыслу «архитекторов» можно было использовать и в оборонных целях, находясь здесь в относительной безопасности, расстреливать из луков вся и всех.
Сама светлица, предназначенная мне, состояла из двух смежных комнат, причем, что особенно меня порадовало, рядом со стеной второй комнаты проходила дымница (труба) от печи, что была установлена на первом этаже терема. Все-таки март месяц на Руси не самый теплый, поэтому вместе с Корытем перетащили широкую лавку, что использовалась вместо постели, поближе к жаркой дымнице. Уложив голову на пуховую подушку и укрывшись кошмой, я моментально заснул.
По пробуждении я принялся изучать свое новое ПМЖ. За ночь помещения дворца сильно выстудились, и было довольно зябко. В слабом, мерцающем свете зажженной лучины облачился в верхнюю одежду при неизменно назойливой помощи своих теней в облике дворян. Посмотрел в окошко и… ничего не увидел. И без того мутная слюда была покрыта белым, непроглядным слоем изморози. Сопровождаемый дворянами, вышел на гульбище – местный аналог балкона. Здесь, прохаживаясь, дежурила пара порядком задубевших на холоде дружинников. При моем появлении они поздоровались, склонив головы.
Подойдя к краю гульбища и облокотившись на парапет, я стал рассматривать окружающий детинец пейзаж. В свете яркой луны и озарившегося восходящим солнцем морозного неба я долго вглядывался в заснеженные крыши княжеского подворья и других виднеющихся за ним построек. Дальше, восточнее, был виден Пятницкий острог, Торг, являющийся по совместительству еще и главной вечевой площадью города. Рядом с ними вырастали дубовые крепостные стены и башни, за которыми медленно просыпался окольный город. Отсюда были видны только верхние этажи домов, крыши и купола церквей. А с противоположенной стороны Торг подпирали речные причалы, обрамляющие берег блестящего, скованного льдом Днепра. Сам теремной храм, дворец, многие другие жилые и хозяйственные постройки были окружены мощной дубовой оградой с могучими воротами.
Неожиданно появился слегка помятый, но зато охмелённый Перемога. По моей просьбе провел экскурсию по терему. Первый этаж начинался с сеней – большой горницы. Здесь, на своих постах, стояли дежурившие круглосуточно княжьи гридни. От сеней налево тянулся узкий переход в княжью трапезную. Направо – еще один переход, по обе стороны которого шли двери множества светлиц, в которых сейчас похрапывали утомленные застольем гридни, в основном из числа командного состава. Рядовые дружинники размещались в стоявшей на особицу Дружинной избе.
На второй ярус терема вела широкая лестница, в конце которой находилась Людная палата. В палате было несколько дверей – справа и слева. Дверь слева вела в светлицы княгини, ныне занятые женской частью терема. Здесь же располагалось и мое место обитания. Правое крыло помещения, со всеми комнатами, занимали князь и его самые доверенные слуги.
Кроме жилых помещений (многие жилые срубные клети были встроены прямо в крепостную стену, окружающую детинец), имелись различные хозяйственные постройки: кладовые, зерновые ямы, амбары, ледники, погреба, медуши. В них хранились зерно, мясо, мед, вино, овощи, а в княжьих кузнях хранились и изготовлялись изделия из металла. Плюс к этому, помимо многих десятков людей – от холопов до дружинников, княжий двор отягощала и иная живность – скотницы с коровами, козами, курами и конюшни, способные вмещать три сотни коней. По сути, княжий двор был целым городом в городе.
