С собой я взял подмастерье Никифора Лукерьина, из артели Авдия. Еще летом я ему поручил заняться модельной лепкой стеклоплавильной печи. Кроме того, Никифор непосредственно принимал участие в строительстве пламенных печей, был не понаслышке знаком с работой воздуходувного оборудования, имел представление о регенерации печных газов. Поэтому проблем с кладкой у него не должно возникнуть. Тем более что стеклоплавильные печи, имея собственные отличительные черты, в целом относятся к классу пламенных печей, немалый опыт работы с которыми Никифор уже успел накопить.
Лукерьину предстояло построить простую четырехугольную горшковую печь, отапливаемую дровами, в которой стекловарные горшки располагаются на поде. Чтобы плавить стекло непосредственно на поду, в ванных, нужны, прежде всего, хорошие огнеупорные материалы; подумав, я решил, что все-таки новые горшки лепить проще, чем постоянно ремонтировать рассыпающуюся после каждой плавки печь.
Одновременно со стеклоплавильной печью Никифору предстояло выложить каленицу – калильную печь, необходимую для медленного отпуска, остывания и затвердевания стеклянных изделий, одним словом для закалки. Каленицу планировалось сделать в виде сводчатой пламенной печи, около пода которой сбоку помещается топка, печные газы удаляются в проделанное впереди окно (устье), которое вместе с тем служило для внесения закаливаемых изделий.
Плинфу бояре завезли самостоятельно и в достаточных количествах, поэтому, не отвлекая от дела печников, я собрал группу боярских стеклодельщиков-подмастерьев и продемонстрировал им привезенную из Смоленска выдувную трубку. Эта железная трубка, длиною более метра и диаметром 2 сантиметра, была изготовлена по моему заказу, особо ничего сложного в ней не было. Один конец трубки слегка расширяется конусом и служит для набирания стекла, противоположный (сосок) был закруглен и брался в рот для выдувания. Около одной трети трубки, для предохранения рук от жара, было закрыто деревянной оправой.
Лихорадочно вспоминая просмотренные когда-то телевизионные передачи, я вначале нагрел конусообразный конец трубки в кузнечном горне. Затем окунул нагретый конец в расплавленное стекло, провернул трубку несколько раз, легко наматывая массу в виде кома. Подул через сосок и, к удивлению собравшихся, получил пузырь. Удовлетворенный проделанной работой, я при помощи завороженных увиденным зрелищем подмастерьев срезал пузырь, опустил конец трубки в горшок и опять намотал стекломассу. Стеклоплавильной печи еще не было, поэтому все эти опыты я осуществлял в литейной домнице, что присутствовала на княжеском подворье. Так вот, помахав трубкой, добился растяжения комка и вложил его в раскрытую деревянную форму. Плотно закрыв форму, я сильно подул в трубку. Мягкое стекло послушно раздалось в стороны, вплотную облепив стенки формы.
За моими манипуляциями внимательно и жадно, боясь что-то пропустить, следил весь персонал стеклодельщиков во главе с боярами.
– Формы будем отливать чугунные, как только завод заработает! – отдышавшись, сообщил я.
– Можно будет попробовать оправить глиной деревянные формы, чтобы они дольше служили, – робко заметил боярский мастер.
– Правильно, – я согласно кивнул головой, – вам я только показываю сам принцип работы, как весь этот производственный процесс можно улучшить – соображайте дальше сами.
Раскрыв дымящуюся форму, аккуратно вытащил бутылку, при этом умудрился погнуть горлышко, недолго думая, обрезал его к чертям ножницами, продемонстрировав наблюдателям стакан. И на такой неказистый товар найдется покупатель, мысленно успокоил я себя. Мой «стакан» подмастерья быстро отнесли на дальнейшую закалку в кузню.
Потом я заставил выдувать бутылки непосредственно подмастерьев, у них тоже не ахти шедевры получались.
– Первый блин комом! – вслух высказался я, обращаясь к суетящимся подмастерьям. – Но мне и не надо быть мастером-выдувальщиком, ими вы должны стать! Поэтому – учитесь!
– Слегка кособокие стакан с бутылями вышли, но и их продадим! – уверенно заявил боярин Андрей Микулинич.
Из горшка подмастерья, действуя по очереди, выдули еще, помимо моего стакана, четыре бутылки и отнесли их на закаливание.
– Не-а! – одернул я боярина, так как мою голову посетила одна интересная мысль, – свой стакан и одну бутыль я себе на память заберу!
– И то верно, Владимир Изяславич! Оставшиеся бутыли от первой плавки мы с боярами себе тоже на долгую память оставим! Как я сразу не подумал?!
Пробыл в Зарое всего четыре дня. Перед отъездом я вручил местным стекловарам кое-какие записи. Плотно исписанный с обеих сторон лист содержал выдержки по производству стекла – всё, что мне удалось выудить из своей неожиданно ставшей феноменальной памяти. Конечно, достичь тех технологий и построить то оборудование, которое фигурировало в моих довольно абстрактных воспоминаниях, было нереально. Но тем не менее многое из того, что и как делать, в моей голове хорошо вырисовывалось.
На перспективу поделился составом оптического стекла. Удалось вспомнить о двух швейцарских сортах оптического стекла, произведённых в 1811 году стекловаром Гинаном с их точной формулой. Сорт оптического стекла крон состоял из 72 процентов окиси кремния, 18 процентов окиси калия и 10 процентов окиси кальция; сорт флинт – из 45 процентов окиси кремния, 12 процентов окиси калия и 43 процентов окиси цинка. В общем, данные для дальнейших практических исследований по этому вопросу были.
За сутки до своего отъезда я переговорил с боярами-пайщиками, получив от них «добро» на одну мою задумку. А уже на следующий день вызвал к себе Никифора Лукерьина и главного боярского мастера-стеклодельщика, что состоял при Андрее Микулиниче. Сначала я им вручил все свои записи по стеклоделию, сделав соответствующие комментарии. А потом во всеуслышание заявил мастерам, что если они справятся с порученными им заданиями, то каждый из них получит по 1 проценту паев стеклодельного предприятия. Соответственно, и боярский мастер-стеклодельщик выйдет из холопского состояния и станет лично свободным товарищем-пайщиком нашего предприятия. Мужики от таких новостей расчувствовались, дружно пали в ноги и долго благодарили за проявленную милость. Но в бочке меда не обошлось без ложки дегтя. Бояре взяли слово и строго предупредили новых компаньонов, что если они начнут разбалтывать производственные секреты или, того пуще, сбегут – то неминуемая кара настигнет не только их, но и всех их родичей. Я согласным кивком головы подтвердил эти грозные слова предупреждения. Прониклись оба потенциальных компаньона, но такой перспективы всерьез не испугались и не расстроились. Видимо, тайные умыслы в их головах еще не успели возникнуть, ведь лицедеи из местных так себе, при попытках «актерствовать» я их на раз прочитываю.
Но эта моя идея о расширении числа пайщиков далась мне с боем. Поначалу Андрей Микулинич и слышать не хотел, чтобы давать вольную своему главному мастеру, а уж делать его пайщиком – и подавно. Но я смог убедить его в том, что стеклоплавильные печи будут нуждаться в постоянном ремонте, поэтому артельный подмастерье, набив руку, может податься на вольные хлеба. А вот финансовая заинтересованность в результатах своего труда привяжет его к нам лучше любого рабского ошейника. Но если давать пай главному печнику, то волей-неволей то же самое придется дать и главному мастеру-стеклодельщику, иначе они просто не сработаются! Здраво рассудив, Андрей Микулинич все же согласился с моими доводами, что лучше потерять в малом, но быть уверенным в завтрашнем дне, чем из-за богопротивной жадности всем рисковать и все ставить на кон непредсказуемой игры.
