Хоть Клоч и был изрядным балагуром, но прекрасно понимал, когда и с кем шутить, а когда этого делать лучше не стоит. Парень явно дружил с головой, и ему было интересно все новое и необычное, а такого добра вокруг меня было хоть пруд пруди. Командирами второго и третьих учебных полков я поставил десятников Бронислава и Малка, а их заместителями Аржанина и Твердилу. Штатные должности девяти комбатов и двадцати семи ротных заняли рядовые гридни князя.
– В следующий раз привезу вам трубы и барабаны. Трубами будете команды дублировать, а под барабаны будет удобно ходить в шаг, при плотных построениях.
– Вот это дело, княжич! Привози побыстрее! – обрадовался Клоч.
– Ладно, бывай, полковник! – особо выделил новое звание Клоча в моих войсках.
– Да какой там полковник, Владимир Изяславич! – смущенно махнул рукой Клоч, но новое звание ему явно нравилось, хоть это он и пытался скрыть.
Вообще, первый месяц выдался тяжелым не только для меня, но и для дружинников-командиров, приноравливающихся не только к новобранцам, но и к новым требованиям, предъявляемым к их подготовке. Не обошел своим вниманием и теоретическую подготовку, раздав им специально выточенные деревянные «учебные кубики», каждый из которых обозначал человека (например, пикинер, взводный, вестовой и другие) или целое подразделение (например, рота, батальон, полк). Переставляя по столу эти кубики, «офицеры» учились разворачивать маршевые колонны в роты, батальоны и полки, уяснять для себя иные перестроения и движение подразделений на поле боя.
Ну, а особенно тяжелым, что вполне естественно и объяснимо, прошедший месяц стал для оторванных от сохи землепашцев. Это, в общем-то, не было для меня новостью, так бывает во всяком новом деле. Рано или поздно тело призывников адаптируется к новым нагрузкам, у кого это не произойдет – тех просто спишем. А вот переформатировать в нужном ключе голову у бойцов – задача намного сложнее. Ведь воин мыслит совсем не так, как крестьянин, и знания ему нужны совсем другого рода. Для успешной перестройки психики нужно особое, пограничное состояние сознания. По своему опыту я знал, что быстрее и эффективнее всего подобное душевное состояние достигается на войне или при тягчайшем психофизическом изнеможении. Мой жизненный опыт утверждал, и я с ним благоразумно соглашался, что именно тогда, когда тебе приходится себя ломать, превозмогая вся тяготы, не только закаляется твой характер, но и меняется само мышление, отношение к жизни, восприятие мира. Без этого внутреннего перелома весь распорядок службы, все хитрые перестроения просто не приживутся. А вдалбливаемая служба и вся военная наука в должной мере не въестся в кровь, и толку от нее будет х… да не х…! А значит, в экстремальной ситуации боец не осмысленно, отринув всю ратную науку, будет действовать лишь на вложенных в него природой животных инстинктах. Поэтому на войне сходные по численности и вооружению ветераны всегда бьют не нюхавших пороху салажков. Но весь трагизм ситуации в том, что времени на получение боевого опыта у нас просто не оставалось! И если быстро не удастся создать действующий военный механизм, то уже через четыре-пять лет монголы просто придут, увидят и победят. Поэтому лично для меня война уже началась, и я не разводил попусту сопли, требуя от дружинников тренировать пехотинцев жестко и решительно! Не брезговал даже травмоопасными учебными боями. Необстрелянные бойцы хотя бы в них могли набраться хоть каким-то суррогатом слабого подобия так необходимого им военного опыта. Альтернатива пролитию крови только одна – пролитие ведер пота.
Исходя из вышесказанных соображений, я начал КМБ со старой доброй изнуряющей общефизической подготовки. И началась потеха – многосуточные пешие переходы чередовались забегами по пересеченной местности, прерываемые лишь несколькими часами на сон. Эти многочасовые забеги очень быстро превращали вчерашних лесовиков в живых роботов, полностью послушных воле командиров. Секрет такого метаморфизма прост – у бойцов просто не оставалось ни моральных, ни физических сил что-то обдумывать и как-то действовать самостоятельно. Пехотинцы уже через несколько дней стали напоминать дрессированных зомби с красными глазами и вмиг осунувшимися лицами. Нестроевые разговоры были полностью вытеснены гипнотизирующим, ритмичным боем барабанов и громкими звуками труб. А вся их мыслительная деятельность свелась лишь к тому, чтобы услышать и быстро, дабы не заставили принять положение «упор лёжа», исполнить приказ своего командира.
За первый месяц вокруг Гнёздова новобранцы нарезали десятки кругов. Они, стиснув зубы и мобилизовав все свои силы, преодолевали буераки, форсировали мелководные препятствия в виде речки Свинцы, утопали в грязи, промокали до последней нитки в ливнях, замерзали в стужу, задыхались после марш-бросков и заваливались спать, едва успевая снять с ног окровавленные от мозолей портянки. Но зато уже летом тридцатикилометровый дневной переход воспринимался ими как отдых от службы. Но это будет потом, и вовсе не главное. Сейчас же, измотанные до основания, вымазанные в грязи, промокшие до костей под проливными дождями, напрочь забывшие, что такое сон и сытое брюхо, пехотинцы медленно, но верно превращались в податливую глину, из которой можно было вылепить всё что душе угодно.
К 1 января, ознаменованному внезапно обрушившимися на княжество лютыми морозами, было потеряно или комиссовано до одной трети первоначального воинского набора. Большинство этого контингента просто сломалось, не выдержав всех этих тягостей; они были морально обанкрочены, распространяя вокруг себя депресняк, как заразную болезнь, – их нужно было срочно удалять из коллектива. Многие из выбывших получили травмы, не совместимые с дальнейшим прохождением службы. Были и погибшие от простудных заболеваний и от различных инцидентов, свойственных выбившимся из сил людям. Некоторые, смалодушничав, ушли в самоход – сбежали неизвестно куда.
Зато сохранился и выявился костяк, на который можно было «нарастить мясо» и дальше с ним успешно работать. Выдержавшие все эти двухмесячные издевательства, показавшиеся, должно быть, им дольше всей прожитой до этого жизни, они стали морально и физически готовы к дальнейшей службе, а главное, открыты всему новому. Без этого было никак не создать самостоятельный род войск – тяжелую пехоту. Потому как основа основ панцирной пехоты, ее краеугольный камень – это строжайшая дисциплина! Иначе ныне главенствующая на поле боя конница своими манёврами и натиском просто расстроит строй, превратив пехотинцев в беззащитные, но чертовски дорогие игрушки.
С наступлением трескучих морозов количество и длительность походов резко сократились. Бойцы уже успели достигнуть нужной кондиции, требовалось сменить направление подготовки. К тому же встали лесопилки, до конца не выполнив мой заказ на широкие охотничьи лыжи, без которых было затруднительно передвигаться по выросшим сугробам. Поэтому большую часть свободного времени пехотинцы стали проводить на расчищаемых от снега плац-площадках, отрабатывая под непосредственным командованием командиров-дружинников и моим въедливым присмотром и консультированием различные экзерции.
Творчески переработанный в местных условиях КМБ, с поправкой на временное отсутствие доспехов и вооружений (кроме тупых копий, щитов из досок да луков-однодревок), приобрел следующие черты. Во-первых, как уже говорилось, появились ранее не практиковавшиеся беговые занятия. С началом сильных морозов, вместо изнуряющих пеших многокилометровых переходов и марш-бросков бойцы стали ежедневно нарезать круги по подмерзшему полю. Растренировываться, терять полученные осенью навыки было категорически противопоказано. Беговые дорожки с тренировочными полями начинались сразу за казармами. Во-вторых, пытались проделывать всевозможные перестроения, при этом синхронно двигаясь. Вскоре пехотинцы шагали не как им вздумается, а строго выверенным и размеренным шагом. Походные колонны отрабатывали развертывание в боевой порядок, затем перестраивались в походный. Учились правильно формировать боевой строй. В-третьих, дружинники тренировали бойцов правильному обращению с пехотным щитом. Необходимо было добиться, чтобы в сомкнутом строю правый край щитов каждого из ратников упирался в левый край щита напарника, стоящего справа. Такое построение во много раз прочнее, чем когда щиты меж собой не соприкасаются. При этом учились орудовать тупым копьем. Ну и как изюминка, проводились учебные бои развернутых колонн друг с другом. Отрабатывали удары и защиту, в том числе попытки условного противника, в виде собранных в общую колонну отцов-командиров, разбить единый слитный строй и ворваться в ряды копейщиков и стрелков.
