С установлением на Днепре ледостава, к «лапотным» войскам княжича стало проявлять интерес, впрочем, быстро угасший, смоленское боярство. Начавшие было приезжать на «смотрины» новых войск бояре сразу получали от ворот поворот. К подобному необходительному отношению в Гнёздово к их персонам они, правда, стали привыкать еще с минувшего лета. Так как все кирпичные, а особенно химпроизводства были закрыты для посещения посторонними лицами без каких-либо исключений. А ведь когда-то желающих поглазеть да побродить среди цехов было навалом! Аналогичный облом любопытных бояр поджидал и в случае пехотных батальонов.
Мало того что казармы располагались на отшибе и с одной из сторон были прикрыты сосновым бором, так еще были выстроены таким образом, что образовывали внутренний непросматриваемый двор (плац). И зимой именно на плацу большую часть времени проводили пехотинцы, отрабатывая перестроения и различные приемы владения оружием. Единственное, что бояре и их соглядатаи могли усмотреть, – так это разве что походы пехотных батальонов по окрестным лесам и полям. Но одетые в крестьянском стиле пехотинцы, вооружённые учебным оружием, просто по определению не могли произвести на постороннего наблюдателя положительного впечатления.
Поэтому неудивительно, что к военным забавам княжича бояре охладели очень быстро. Они в массе своей до первого реального боестолкновения наивно считали гнёздовских пехотинцев слабее даже смоленского городского ополчения, не говоря уже про земское боярское войско. А я и рад стараться! Баловство, говорите, княжич у себя в Гнёздове затеял? Все верно, так оно и есть! Кто из нас не без греха?!
Самые умные и дальновидные бояре насторожились лишь спустя полгода, когда металлургический завод начал поставлять свою продукцию военного назначения. Благодаря этому обстоятельству стало возможным начать вооружать пехоту, уже во многом подготовленную как физически, так и тактически, положенным ей по штату вооружением и обмундировывать ее в доспехи. Но и то, надо сказать, прозрели лишь единицы. А большая, самая инертная часть боярского сословия еще долго продолжала, ухмыляясь, потешаться над военными потугами княжича. Даже тогда, когда в Гнёздове чуть ли не ежедневно стали раздаваться учебные пушечные залпы, а дружинная конница, налетая на монолитные пехотные построения, натыкалась лишь на тупые копья и сомкнутый ряд щитов, бессильно кружа вокруг ощетинившихся, казалось, вросших в землю пехотных батальонов. Вот что в целом с благоразумными людьми творят стереотипы и как, оказывается, велика инерция мышления, заданная первыми неблагоприятными впечатлениями.
Но к этому боярскому благодушию и я не в малой степени приложил руку. Взять хотя бы ту же дезинформацию с пушками. Огнестрельное оружие требовалось как-то дезавуировать и скомпрометировать. Вот на одном из праздников я и устроил веселый, вовсе не страшный фейерверк с шутихами-хлопушками и яркими конфетти. Ну и как можно после такого представления начать всерьез опасаться всех этих гнёздовских пукалок? В деле-то их никто и никогда из боярского рода-племени не видел. А дружинники имели строгий приказ Изяслава Мстиславича об увиденном помалкивать. Как военноначальника меня всерьез мало кто воспринимал. Но зато как предприниматель, купец, алхимик я пользовался всеобщим уважением и воспринимался как наиважнейший авторитет в этих областях знаний и умений. Но дела-то эти были, по мнению общественности, больше купеческого свойства, весьма далеки от настоящих княжеских. Горожане походя беззлобно посмеивались над княжичем, дескать, не своим делом он занимается. Ну да я был не в обиде, как известно, хорошо смеется тот, кто смеется последним!
А где-то с конца 1234 года мне стало, по большому счету, плевать на мнение боярства и их приспешников. Гнёздовские полки к тому моменту окончательно сложились, вооружились, обретя свою боевую форму, правда, пока еще только потенциальную, потаенную до поры до времени для непосвященных. Но все это ожидало меня еще впереди. А пока меня за глаза, на фоне успехов в торговом деле, стали звать не иначе как «княжич-купец». Чуть позже, на ниве успехов в банковско-ростовщическом деле, прозвище переиначили на Владимира Калиту. Излишней мнительностью я не страдал, поэтому на все это устное народное творчество смотрел сквозь пальцы, продолжая жить по принципу «хоть горшком меня называйте, только в печь не ставьте!»
Несмотря на данный самому себе зарок, больше месяца в Гнёздове мне усидеть не удалось. В начале декабря сбежал-таки на несколько дней в столицу. Денежные вопросы мне не давали покоя и лишали сна.
– Отец, у меня к тебе деловой разговор.
– Слушаю, сыне, опять что-то придумал? – ухмыльнувшись, заинтересованно сощурил глаза Изяслав Мстиславич.
– Через Смоленск летом проплывал венецианский торговый гость. Мы с ним долго разговаривали, я его о многом сумел расспросить. Более всего меня заинтересовал его рассказ о венецианских банках, по-нашему ростовщических домах. После чего долго обдумывал наш разговор. И вот сейчас, когда заработало бумажное производство, самое время дать ход новой для Руси идее – купцов-ростовщиков организовать в «Ростовщический дом» – Ростдом. Смоленские ростовщики образуют центральный Ростдом, ростовщики в других городах княжества – отделения центрального смоленского Ростдома. Центральный Ростдом будет иметь большую часть паев в отделениях других городов княжества, а большую часть паев самого Ростдома будет контролировать СКБ – Смоленский княжеский банк.
– Грехи мои тяжкие. Единственный наследник хочет податься в ростовщики, стать менялой! – с изрядной долей притворства взмахнул князь руками.
– Непосредственно этим делом будут заниматься другие люди, а я лишь сверху за ними присматривать и руководить. Слышал я, что и Владимир Мономах не чурался ростовщичества. Пример, согласись, достойный подражания! Первым делом я хочу организовать СКБ. Управляющими в нем поставить дворян и их учеников, прилежных в учебе, знающих новую цифирь и грамоту. А затем вплотную займусь ростовщиками, пожелавшими вступить в Ростдом. Со временем количество банковских отделений Ростдома будет увеличиваться…
– Не многие отцы захотят, чтобы их дети в ростовщики подались, – неожиданно прервал мои рассуждения Изяслав Мстиславич.
– Умные возражать не будут, в крайнем случае из твоих тиунов кого поставлю, – нашелся я с ответом.
– Ладно! – недовольно стукнул ладонью по столу Изяслав Мстиславич. – Ты по делу говори, чем твой «банк» будет заниматься и при чем тут производство бумаги?
– Первое. СКБ будет производить серебряную и золотую монету.
Изяслав Мстиславич при этих словах оживился, но я тут же охладил его пыл:
– Но это будет возможно лишь после запуска металлургического производства. Не раньше чем через год.
– А откель у тебя серебро да злато возьмется? – ехидно сощурившись, спросил Изяслав Мстиславич.
– Поживем – увидим, можно будет также начать штамповать медные деньги, установив выгодный для нас обменный курс серебра к меди. Этот вопрос можно будет позже обдумать, не суть важно. Ввести медную монету в торговый оборот, собирать при помощи нее налоги, что сразу же повысит к ней доверие. А штамповать-то ее сможет только СКБ и в любом количестве. Особо следя, кроме фальшивомонетчества, еще и за тем, чтобы не вызвать переизбыток медной монеты, иначе она мигом обесценится!
