К моему сожалению, чистого запаха получить не удалось. В сиреневом аромате все же присутствовали запахи непрореагировавшего скипидара и различных примесей. Но, как вскоре выяснилось, это только меня подводило обоняние, искренне считающего, что получившийся букет ароматов не тянул на гордое звание духов. И покупатели – нагрянувшие русские, а в мае иностранные купцы, а затем и потребители – опять же, как наши, так и забугорные, нахваливали сиреневые духи. Мои опасения оказались напрасными! Скорее наоборот, малое присутствие неизвестного терпкого запаха в глазах местных ценителей парфюма придавало этим духам легкую, так сказать, пикантность. Чуть подумав, я пришел к неожиданному для себя, но все объясняющему выводу. Ведь в эти века скипидар еще никто, кроме нас, не производит! Поэтому абсолютно никто не видит и не предполагает какого-либо криминала в том, что на аромат сирени накладываются посторонние, еле уловимые запахи. Они и слов-то таких не знают, не имеют об этих алхимических жидкостях ни малейшего понятия. Еще очень не скоро исходящий от человека запах того же скипидара будет ассоциироваться с какой-то рабочей профессией и грязным производством. А раз так, то моим сиреневым духам легкий скипидарный запашок, в фигуральном, да и в буквальном смысле, лишь прибавлял ценность.
Полученное нами душистое вещество, вроде его в будущем терпинеол называли, пошло не только на сиреневые духи, но и на отдушивание мыла. Все остались довольны! Европейская, да и русская «гламурная» общественность, получив в свои загребущие ручонки новые товары, восприняла их на ура. Мне тоже было грех жаловаться, так как понты во все времена стоят дорого.
Для этого производства я организовал очередное паевое товарищество под не очень оригинальным, на мой взгляд, названием – «Арома». Одному из лаборантов, участвовавшему в создании экспериментальной партии духов с мылом, и набранным им впоследствии главным мастерам я выделил десятипроцентную долю в новом предприятии. Еще двадцать процентов паев получили четверо заезжих, но очень пронырливых пропойских купцов, приехавших в Смоленск за мылом. Хотя зачем оно им, они и без него куда хочешь залезут! Еще в начале этого года пропойские купцы, что характерно, без мыла, пролезли в состав купеческой СПТП. Ну и в апреле, после ледохода, приплыли на переговоры со мной, чтобы, так сказать, закрепить успех. И так получилось, что именно на их суд были вынесены сиреневые духи. Таким образом, я подстраховывался, не хотелось опозориться в случае чего перед смоленскими пайщиками. Хотя гнёздовские работники получившиеся духи с первого дня хвалили, но я их мнению не особо доверял. Поэтому подъехавшие ко мне по деловым вопросам пропойцы пришлись как нельзя кстати.
Как говорится, мужики загорелись, с ходу предложили вложиться в расширение нового предприятия и заодно организовать его переезд в свой родной город. Подумав, я согласился. Особых секретов я перед ними не раскрываю, так как кислоты с содой, а также мыло будут поставляться в Пропойск из центра. Уже в начале мая «Арома» переехала на самый юг княжества, в город с не очень благозвучным названием, стоящий на берегу реки Остер. Там в собственности купцов имелся нетронутый сосновый бор, пригодный для получения живицы. Перед отъездом с пайщиками «Аромы» я провел ликбез на тему, из чего еще и как можно попробовать изготовить новые ароматы духов. Воспоминания мои оказались довольно фрагментарными, что поделать, в свое время не очень внимательно интересовался парфюмерной тематикой. В новых производствах, если они, конечно, сподобятся их организовать, я согласился уменьшить свой интерес до пятидесяти процентов паев. По-моему, справедливо, учитывая, что дальнейшую разработку пайщики всецело возьмут на свой страх и риск. Не знаю, что у них с новыми духами получится, но уезжали они довольные и вдохновленные на новые свершения.
Разобравшись с пропойцами, отправился на Касплянскую судоверфь, или плотбище, как здесь именуются судостроительные предприятия. Хозяин верфи, Гавша Стоянович, на днях уведомил меня о начале строительства сразу пяти боевых парусно-гребных галер и десятка разноразмерных транспортных дощаников. Чем-чем, а пиломатериалами, благодаря лесопилкам, я его обеспечил вдоволь. А также инструментами для обработки дерева: топорами, рубанками, столярными и двуручными пилами, долотами, стамесками и сверлами.
Судостроение во многом новых для Смоленска типов судов сумело приобрести с ходу такой размах и масштаб, ясное дело, не без моего участия. Всю минувшую зиму Гавша Стоянович вместе со своими мастерами занимался модельным строительством, с последующими испытаниями малоразмерных макетов галер и дощаников. Строительные технологии на этих моделях вчерновую были отработаны, учтены и исправлены все допущенные ошибки и экспериментальным путем расшиты все «узкие места».
Со дня моего первого посещения верфь вследствие обрушившегося на нее огромного «госзаказа» и поставок лесоматериалов сильно разрослась в размерах и теперь вытянулась вдоль берега Каспли на целый километр. Кроме, собственно говоря, доков, здесь присутствовали также заготовительные склады, забитые грудами сырых пиленых досок и брусьев, а также склады готовой продукции, туда древесные материалы поступали после спецобработки дегтем или смолой в смолокурнях. Смолокурни располагались под навесами и дымили так, словно там бушевали пожары. Чугунные котлы, тоже, кстати говоря, моего производства, вставленные в зевы печей, булькали исходящим жаром, дурно пахнущим дегтярным варевом. Рабочие верфи черпали ведрами деготь и шустро обмазывали костяки будущих судов, сейчас зияющих огромными провалами.
– А вон, княжич, погляди, там мы лыжины для сталкивания судов в реку ладим, – для меня проводил персональную экскурсию владелец верфи.
Я перевел взгляд в указанном направлении. Действительно, по склону берега, прямо к реке рабочие укладывали из бревен лежачие спуски. Рекламировать готовые суда, по естественным и понятным причинам, главный корабел и по совместительству владелец предприятия еще не мог, а потому, показав первым делом каркас строящихся судов, теперь водил меня по всей верфи, по ходу комментируя виденное.
– Здорово тогда ты, прошлым летом, Владимир Изяславич, подсказал мне вбить в дно ряжи для противольдинной защиты. Минувшей весной я и горя не знал! Ледоход плотбища моего совсем никак не задел и не порушил!
– А раньше что, так сильно тебя ледоход донимал? – спросил я, чтобы поддержать беседу.
– Что ты! – взмахнул руками Гавша Стоянович. – Конечно, год на год не приходится, но почти каждую весну отстраиваться чуть ли не заново приходилось!
По моему совету прошлым летом корабел вбил в дно сваи, частично перегородив течение Каспли, и засыпал эти сваи битым камнем. В результате получилась искусственная речная гавань, надежно защищающая верфь от опасных и разрушительных весенних ледоходов.
Глава 10
Май 1234 года
С улицы доносились ставшие уже год как привычными для моего слуха звуки старинной пасторальной жизни просыпающегося города. Сначала один колокол Успенского собора затянет медленный протяжный благовест, ему, не спеша, отвечает той же тягучей мелодией колокол Свирской церкви, на его зов за Днепром откликается звучный медный голос моей Ильинской церкви, а в перезвон зазвонивших колоколен Торговой площади вплетается далекий благовест Смядынского монастыря, и вскоре начинает дружно звенеть уже весь город. Но тут вдруг колокольную музыкальную гармонию разрушают вновь начавшие работать тяжелые подвесные молоты моего заводского подворья.
